Буало-Нарсежак - Волчицы

- Осторожно! Это легко бьется.

- Но у меня нет привычки бить вещи, - следовало в ответ.

Мелочи. Но моментально усиленные, раздутые ничтожностью поводов, тишиной, царящей вокруг нас, и ощущением, что квартира превратилась в арену турнира. Тягостнее всего было, безусловно, наблюдать, как обвыкается Жюлия на новом месте: шарит на кухне, копается в ящиках шкафов в поисках наперстка, иголки.

- Спросили бы меня, - колко замечала Элен.

Я сжимал кулаки в карманах. Еще четыре дня. Еще три. Однажды вечером я обнаружил между нашими с Жюлией комнатами заколоченную дверь. Вырвав листок из старого блокнота, валявшегося в ящике комода, написал: "Завтра утром устройте так, чтобы мы вместе вышли из дому".

За стеной слышались шаги Жюлии. Сложив записку вчетверо, я примял ее и подсунул под дверь. Она свободно проходила в щель. Затем я несколько раз постучал в стену; шаги стихли. Я щелчком послал записку под дверь. Жюлия не могла не увидеть ее. Сидя на корточках, я ждал. По легкому прогибу и вздрагиванию паркета под рукой я знал, что она стоит за дверью. Мне казалось, я слышу ее дыхание. Может, она ответит мне тем же способом? Ноги быстро уставали, пришлось встать на колени. За стеной скрипнул стул, упала туфля. Нет, она не ответит. И все же я продолжал наблюдать за щелью под дверью. Она, наверное, размышляет, обдумывает, как разъяснить мне свои намерения... Скрипнула кровать. Щелкнул выключатель. Ну что ж! Оставалось лишь последовать ее примеру, лечь в постель и часами строить самые невероятные предположения...

Утром следующего дня я был так же разбит и насторожен, как и в утро нашего побега из лагеря. Я приподнял занавеску: дома напротив выглядели сухими. Водосточные трубы перестали выплевывать потоки воды. Хороший знак. Я оделся и, перед тем как выйти, легонько стукнул в дверь смежной комнаты; затем направился в столовую, где застал Элен. Я рассеянно поцеловал ее за ухом.

- Как спалось, Элен?

Она пожала плечами.

- Я в отчаянии, Бернар. Только не обижайтесь. Но я на пределе. Это сильнее меня. Я не в силах выносить ее дольше.

- Теперь вам ясно, почему я порвал с ней?

- Когда мы поженимся, ноги ее у меня не будет. Мне это очень неприятно из-за вас, Бернар, но честнее предупредить.

- Я и не намереваюсь навязывать вам Жюлию, - с живостью отозвался я.

- Как она может так отличаться от вас? Чем больше я наблюдаю за вами обоими, тем больше нахожу вас совершенно чужими друг другу. Можно подумать, в вас течет разная кровь.

Я завладел рукой Элен, накрыл ее своей.

- Прошу вас, - прошептал я. - Потерпите еще немного. Больше мы ее не увидим. Обещаю.

- Спасибо... А что вы скажете об Аньес? Не кажется ли она вам странной последние несколько дней.

- Нет, я ничего не заметил.

- О! Здесь что-то есть. Она меня беспокоит... Бернар, нужно как можно быстрее начать приготовления к свадьбе. Так будет лучше. Для нас, для других, для всех.

- Ну что ж, условились, - ответил я, пожимая ее руку. - Как только Жюлия уедет... Я в свою очередь тоже просил бы вас... Мне хотелось бы, чтобы все прошло как можно скромнее. Никаких пригласительных билетов, никакой шумихи...

- Ну о чем вы говорите! - воскликнула, засмеявшись, Элен.

Я приблизился к ней, она послушно протянула мне губы, как верная супруга, уже давно опомнившаяся от первых ласк. Она не переставала поражать меня умением владеть собой. Для меня в этом было даже нечто притягательное. Только из желания получить чисто эстетическое удовольствие - увидеть, как она слабеет, - я стал настойчив.

- Пустите меня, - прошептала она.

Поглощенные поцелуем и молчаливой борьбой, мы на какой-то миг забыли об осторожности. Я первым заметил Аньес. И тут же, как преступник, отпустил Элен. Она залилась краской, затем сделалась мертвенно-бледной. Мы разом оказались участниками драмы.

- В следующий раз я буду стучать, - проговорила Аньес.

- Ты... - начала Элен.

- Ну я? - с иронией переспросила Аньес.

- Послушайте, - вставил я, - не будем же мы...

- Помолчите, Бернар, - отрезала Аньес. - Это вас не касается.

Какая-то глубинная интуиция подсказала мне, что я и впрямь не в счет, что я для них - всего лишь вещь, которую оспаривают, крадут друг у друга. Не разделяй их стол, они, пожалуй, набросились бы одна на другую.

- Я долго терпела, - начала Элен, - но я не позволю...

В коридоре послышались шаги Жюлии, и повадка сестер немедленно изменилась. Здесь привыкли противостоять посторонним, и чувство приличия было сильнее ненависти.

- Добрый день, Жюлия, - поздоровалась Элен почти не дрогнувшим голосом.

Жюлия пожала им руки и с открытой, невинной улыбкой направилась ко мне. Она тоже была натурой сильной и великолепно умела скрывать свои чувства. Она поцеловала меня без тени смущения, скорее даже с неким не лишенным чувственности лукавством, смысл которого был мне ясен. Со мной она обманывала сестер, и поцелуи, ласки, рукопожатия - все это определенно означало: "Держись за меня, дурачок!" Почему же тогда она отказывалась мне отвечать?

Мы сели вокруг стола, и, чтобы рассеять неловкость, я предложил:

- Погода, кажется, налаживается, пойду прогуляюсь. Ты не составишь мне компанию, Жюлия?

- Не сегодня, нет. Я привезла с собой кое-какое белье для штопки: там у меня нет на это времени.

Она отказывалась пойти со мной и объясниться. Значит, таков ее ответ. Ладно, я покажу ей, что не менее упрям. Как обычно, она вышла к завтраку до того, как привела себя в порядок. Ей нравилось расхаживать в халате, не спеша потягивать кофе, покуривая "Голуаз", что выводило Элен из себя. Я вернулся к себе и на листке из блокнота написал: "Бернар погиб по приезде в Лион", затем подсунул записку под дверь. Я ничем не рисковал. Ни Аньес, ни Элен не входили в комнату Жюлии. Напротив, если Жюлия не знала о смерти своего брата, я мог выиграть. По логике она просто не могла знать об этом, поскольку правды не знал никто. Но тогда опять непонятно: почему Жюлия обращается со мной так, словно я Бернар? Нет, я должен разобраться! Во что бы то ни стало!

Приложив ухо к стене, я слушал. Сегодня моя тревога была во много раз сильнее, чем накануне. Я ведь и записку-то подсунул под дверь, чтобы заставить Жюлию подойти поближе, чтобы быть уверенным, что услышу ее. И я отчетливо расслышал все. Она подошла к двери, даже не давая себе труда ступать тихо. Было слышно, как шуршит ее халат. Затем все смолкло. Надолго. Она читала. Прочла. И все. Секунду спустя она уже мирно занималась своими делами. По крайней мере ее манера ступать, передвигать стулья, наливать воду убедила меня, что Жюлия отнюдь не потрясена. Правда, она дольше обычного задержалась в комнате. На страже этой чужой жизни, ощущая ее дыхание, ее присутствие рядом за тонкой кирпичной перегородкой, я с напряженным вниманием, до отупения анализировал каждый шелест, каждый стук, каждый скрип. Вот она заправляет постель, открывает чемодан... А потом? Что потом?