Майкл Бонд - Огонь, подобный солнцу

- Ну и что? Разве американцы не посылали по реке оружие тибетцам с тех пор, как китайцы впервые пришли в Тибет?

- Вот и Стил из этой компании, только скрывает. Стил с тибетцами везли на лошадях бомбу, разобранную по частям.

- Бомбу? А что это?

- Большой огонь, как солнце.

- Как же ты сразу не увидел этот большой огонь?

- Он был спрятан в металле. Потом бы они его выпустили на китайцев в каком-нибудь большом городе.

- Для чего?

- Он бы разрушил все дома, убил всех людей.

Фу Дордже недоверчиво покачал головой.

- В городе женщины, дети.

- Так уже было.

- Кто же это сделал?

- Американцы. Во время войны.

- Женщин и детей не убивают даже на войне. - Фу Дордже сплюнул в огонь, послышалось шипение. - Как тебе удалось уйти?

- Алекса и Гоутина они застрелили тут же...

- Как он умер?

- Мгновенно. Его тело упало в реку.

- А потом?

- Мы с Полом забрались на стену каньона и разделились. Он пошел вверх через горы к Торунгце.

- В той долине много тибетцев. - Поднявшись, Фу Дордже скрылся за занавеской.

Коэн снял очки и потер оставленный ими след на переносице. Фу Дордже вернулся.

- Моя семья поедет в деревню. Мы расскажем все жене Гоутина. Потом мы найдем Стила.

- Раньше я его найду, - покачал головой Коэн.

Фу Дордже взял его за руку.

- Ты здесь уже два года, ты стал нашим кровным братом. Ты не похож на других белых, которым мы носим кислород, палатки, еду, обувь и флаги, чтобы они устанавливали их на Вершине Мира. Ты не из тех, кто, взойдя с нашей помощью на гору, гордится только своей победой, хотя это возможно только благодаря нам. Ты танцевал на наших свадьбах и ходил в горы, как шерпа. Ты, так же как и многие из нас, говоришь на непали, и нам не обязательно говорить с тобой на нашем плохом английском. Но сейчас тебе лучше уехать из Гималаев домой.

- Я подожду здесь Стила и Пола.

Коэн надел очки и на какое-то мгновение ею взгляд задержался на желто-коричневой стене, на которой рядом с красной холщовой сумкой висела кукри.

- А что, если тебе пойти к гуркхи?

- Бессмысленно. Я видел у Стила пропуск до Мустанга, пропуск, который невозможно достать. Он скажет, что мы попытались его ограбить и что мы убили Элиота. Стил - американец, достаточно влиятельный, чтобы раздобыть такой пропуск. Бомба и оружие тоже американские.

- А твои люди?

- Я сейчас пойду к ним.

- Я не хочу, чтобы твои люди наказывали Стила.

Фу Дордже откинулся назад.

- Стил лишь крупица снега на Аннапурне; я убью его за то, что он убил моего брата. Но он не туча, посылающая снег.

- Он может рассказать нам.

- Расскажет, если знает и если мы будем убивать его медленно. - Фу Дордже наклонился перешнуровать ботинки из грубой кожи. - А Пол?

- Если он жив, то доберется до Катманду дня через два.

Фу Дордже встал.

- Я должен собрать семью оплакивать моего брата. - Он вновь посмотрел на Коэна. - Это вся твоя одежда? А ботинки?

- Все наши вещи остались у носильщиков и где теперь - неизвестно. Эту накидку мне дал один одноглазый старик, благодаря которому мы за одну ночь преодолели трехдневный путь.

- Это четри.

- Хоу.

- Нельзя доверять людям из долины.

- Он с гор.

Он быстро прошел по задымленным улочкам, увешанным ярким тряпьем и загаженным человеческими испражнениями, за которые отчаянно дрались собаки, и вышел на широкий бульвар, заполненный мотоциклами, рикшами, грузовиками и автобусами. Впереди за деревьями, поникшими от жары и пыли, показались величественные ворота американского посольства, охраняемые двумя морскими пехотинцами. Он замедлил шаг. "Что я смогу сказать на своем родном языке своим соотечественникам? Как я смогу объяснить то, что с нами случилось?"

Однако, взглянув на лица морских пехотинцев с тяжелыми подбородками, на бежевый четырехдверный "додж", стоящий перед посольством, он почувствовал себя спокойнее и увереннее. Это было так давно. Ему вдруг вспомнилось лицо матери, усталое и морщинистое, каким он видел его в последний раз, потому что уже ничего нельзя было увидеть в закрытом гробу с обугленными останками жертв авиакатастрофы. Он сошел с тротуара, и лицо матери в его памяти помолодело, кожа была еще не высушена суровой Монтаной. Вот он бежит к ней, она опускается на колени - так же, как он всего час назад с Сирэл, - чтобы оградить его от нападок старших мальчишек в этой новой стране, потешавшихся над его еврейской внешностью и ирландским акцентом и подкреплявших свои насмешки кулаками. "Ну, Сэмми, и ты научишься давать им отпор, конечно же".

Он переходил улицу, пехотинцы уже заметили его. Как давно он не испытывал этого странного чувства - некой благодарности за то, что вновь может стать американцем, частью могущественной и привилегированной всемирной структуры. Быть под защитой. Мужественные честные лица. Есть кому рассказать обо всем. Дверь посольства открылась и из нее вышли двое мужчин: один в коричневатой куртке, другой - в костюме. Стил, одетый в куртку, увидел застывшего посреди улицы Коэна. Схватив за руку своего спутника, он что-то прокричал, показывая на него морским пехотинцам, которые, словно пробуждаясь ото сна, рыскали взглядами вокруг. Один уже снимал с плеча винтовку, а Коэн все стоял, словно приросший к дороге.

Человек в костюме уже пересек тротуар - рука за полой пиджака, с ним пехотинцы. Стил, отойдя к дверям посольства, кого-то оттуда звал. Человек в костюме крикнул: "Стой!" - когда Коэн ударом кулака свалил его на землю и отобрал пистолет. Увернувшись от черневшего дула винтовки одного из пехотинцев, он ударил его босой ногой в пах, другого - пистолетом по голове так, что его фуражка полетела через улицу.

Из дверей в сопровождении еще нескольких человек выскочил Стил. Он вдруг остановился, увидев надвигавшегося на него с пистолетом в руке Коэна. Нажимая на курок, Коэн стрелял, целясь прямо в ухоженное лицо с тонкими губами, которое, исказившись, резко дернулось назад. Стена посольства окрасилась кровью. Бросив пистолет, Коэн пустился бежать по улице, оставляя позади деревья, грузовики и дома, отделявшие его от случившегося.

Узкие мрачные улочки кишели высыпавшими на них к концу дня людьми, покосившиеся здания бросали причудливые тени. Никто, казалось, не замечал его; босой, потрепанный и грязный, он отличался от многочисленной тощей и полуголой толпы лишь своей отросшей за несколько дней щетиной, некоричневым цветом кожи и вьющимися рыжеватыми волосами. Он сидел с бутылкой холодного индийского пива в дальнем углу дешевого замызганного бара, настороженно всматриваясь в лица проходящих мимо дверей людей.

Сжав в кулаки дрожащие руки, он пытался подавить в себе стремление поскорее убежать от этого ужаса. "Просто бежать, бежать, как будто это простое действие может принести мне избавление. Теперь я точно погиб. Гуркхи ждут. Наблюдают и выжидают. На каждой дороге из города - ловушка. Господи, я больше боюсь гуркхи, чем своих соотечественников... В посольстве им не скажут про бомбу. Придумают что-нибудь другое". Дрожь успокоилась. "Надо действовать очень осторожно и наверняка. Словно вступая в игру в четвертой четверти после четырех пропущенных голов. Почти ничего нельзя сделать". Он на мгновение улыбнулся, глядя на свои руки, вспоминая слова Алекса: "В тебе самоуверенности гораздо больше, чем мозгов". "Кто теперь мне поверит? Сейчас, когда Стил и Элиот мертвы, как я смогу узнать, кто стоит за всем этим? Как я смогу узнать, откуда они, и расправиться с их друзьями? Плевать на атомную войну - она будет так или иначе. Божья кара. Но они убили Алекса..." В дверь просунулась голова гуркхи; разговаривая о чем-то с барменом, он пристально посмотрел в угол, где сидел Коэн, потом ушел. "Нет, неправда - мне все-таки не наплевать на бомбу. Но я уже давно ни на что не надеюсь. С тех пор как она умерла, я оставил все надежды. Разве нет?" Он, вглядываясь в темноту улицы, надел очки. Надо идти к Ким.