Майкл Бонд - Огонь, подобный солнцу

Они шли по мокрым извилистым улицам к центру города. Машин не было, по пути им попалось всего несколько прохожих. Был слышен только скрип ботинок полковника.

- Когда я ночью хожу по этим улицам, в воспоминаниях вновь оживают сирены, пули, пластиковые бомбы. Я вновь вижу трупы, кровавые дыры в стенах. Вот здесь, - рукой он показал на угол улицы, где в темноте поблескивали мокрые от тумана булыжники со скопившимися между ними грязью, черными гнилыми банановыми очистками, козьим пометом, обрывками пластика и песком, - здесь погиб мой самый близкий друг. Он был экономистом, в двадцать два года знал пять языков. Он был калекой и мог передвигаться только на костылях. За неделю до того, как все кончилось, французы поставили его к стене и застрелили. В конце они расстреливали всех, всех подряд. Сколько бы раз я ни проходил мимо этого угла, я всегда искал его и спрашивал себя: за что, за что, за что? Может, ты знаешь, за что?

Это место, видимо, служило туалетом мужчинам и собакам, белая стена была рябой от дыр и напоминала застывшую лаву. В самом центре на уровне груди бетон был похож на изгрызенный крысами хлеб.

- Она выдержала тысячи пуль. Где кровь всех тех юношей, кто умер у этой стены? Где то, ради чего она была пролита?

- Революционеры так не говорят.

- А я никогда не был революционером. Я воевал, потому что французы убили мою семью и миллион моих соотечественников. Но я верю в революцию.

- Я тоже.

Полковник приостановился.

- Да?

- Мир делится на тех немногих, кто сыт, и на многих, кто голодает. И эти немногие не откажутся от своих стремлений ради того, чтобы поделиться с голодными. Поскольку правительства демократов падки на деньги, они легко становятся не чем иным, как средством защиты богатых от бедных.

- Ты имеешь в виду Америку?

- В данный момент, да. Но и не только ее. В России, несомненно, то же самое.

- Конечно. - Развернувшись, полковник пошел дальше. - Как война все упрощает! Жизнь или смерть. - Полковник тяжело вздохнул. - Потом эта простота легко утрачивается. Слова теряют смысл.

- Я не верю словам.

Они свернули в темную немощеную улочку, в конце которой тускло светился подъезд высокого бетонного здания. Двери лифта были открыты, внутри пахло мочой.

- Моего дяди нет, - сказал полковник, - он уехал в Константин.

Квартира была большая, хорошо обставленная во французском колониальном стиле, с арабскими коврами. К аромату благовоний примешивался легкий запах требовавших ремонта канализационных труб. За окнами в капельках тумана мерцал ночной город.

- Я не знаю твоего имени.

- Джо.

- Пойдем, Джо, выпьем с тобой по стаканчику вина. - Когда они сели за маленький, покрытый пятнами столик в тесной кухне, он схватил Коэна за руку. - Я бы что угодно сделал ради мира.

При свете загаженной мухами кухонной лампочки Коэн обратил внимание на мутноватые глаза, черную щетину, неприятный запах изо рта, пожелтевшую нижнюю рубашку с выбивавшимися из-под ворота завитками волос.

- Мир - это ведь только слово, - сказал он, - оно ничего не значит само по себе.

Полковник, снова закурив, соскреб с губы прилипший табак.

- Еще мальчиком я как-то вечером учил французский, лежа перед камином. Моя мать что-то вязала, отец чинил седло для осла, а трое моих младших братьев играли возле меня. Вдруг мое внимание привлекла одна из страниц словаря. Там были разные слова: ложка, зеркало, дерево, и среди них было слово mort, как будто смерть была чем-то обыденным, вроде зеркала или ложки, и не более того. - Он выпустил дым вверх, стараясь не попасть Коэну в лицо. - Вот тогда-то я и понял, что значение в любом языке имеют только два слова: жизнь и смерть.

Он убрал вино и сполоснул в раковине стаканы. Затем проводил Коэна в комнату с плюшевыми занавесками и двуспальной кроватью, покрытой бархатным одеялом, и, тяжело ступая, вышел в коридор.

Отодвинув занавеску, Коэн посмотрел в окно на тихий город. По дороге в тускло падавшем свете фонаря прошел нищий с джутовым мешком через плечо. За ним вдоль бордюра в сточную канаву прошмыгнула крыса. Издалека донесся гудок парохода.

Дверь распахнулась. В длинной пожелтевшей нижней рубахе вошел полковник. Пройдя через комнату, он забрался в кровать. Стоявший в противоположном углу Коэн направился к двери.

- Я, так понимаю, сплю не здесь, - сказал он.

- Здесь, со мной. Ты что, боишься?

- Это не в моем духе. - Коэн почувствовал, как его лицо вспыхнуло от гнева. С ярко-красной подушки в оборках ему ласково улыбалась смуглая физиономия.

- На самом деле в этом нет ничего особенного, - сказал полковник.

- Это не по мне. - Натягивая рубашку, Коэн вышел в темный коридор и наткнулся на столик с цветком, который с грохотом упал на пол.

- Ладно, оставайся здесь. - Полковник соскочил с кровати. - Я буду спать в другом месте.

С нижнего этажа послышались сердитые крики. Коэн наклонился, чтобы поднять цветок; его очки выскользнули из кармана и упали. Он пошарил по полу руками и почувствовал на пальцах что-то липкое.

- Бесполезно. Здесь нет гостиниц, - послышался голос полковника. Он щелкнул выключателем, зажег свет, набросил на себя лиловый халат и прошел в гостиную. - Тебя схватят, mon ami. И на этом все закончится.

Коэн подошел к двери. Полковник встал сзади него.

- Посмотри, что у меня есть.

Взявшись за ручку двери, Коэн обернулся и увидел направленный на него маленький никелированный пистолет. Едва сдерживая раздражение, Коэн вздохнул, прикидывая расстояние между ними.

- Не валяй дурака. Я убил стольких, что не знаю, каким ты можешь быть по счету.

- Неужели вы убьете человека за то, что он не хочет с вами спать?

- Может, присядем? - Полковник указал дулом в сторону кухни. - Я уберу это. - Он включил на кухне свет. - Я бы хотел кое-что узнать. - Подойдя босиком к раковине, он достал стаканы, из которых они пили вино, и поставил их вместе с бутылкой на стол.

- Что вы хотите? - Коэн раздраженно вертел в руках очки. Одно стекло треснуло пополам, в трещину набилась грязь.

- Хочу услышать, что с тобой произошло. Моего дядю - хозяина этой квартиры - однажды спасло сиюминутное предупреждение. При французах он работал инженером на государственном заводе; когда французы стали уходить, они созвали весь алжирский персонал под предлогом обсудить передачу управления заводом в руки алжирцев. Это происходило в большой комнате. Там собрались все арабы, когда-либо работавшие на этом предприятии, все, кто был знаком с трубопроводами и электрокоммуникациями. В последний момент один из французов - друг моего дяди - предупредил его криком, и он успел нырнуть под стол как раз в тот момент, когда ворвавшиеся французские солдаты стали поливать всех из пулеметов... Мой дядя, заваленный трупами своих товарищей по работе, пролежал под тем столом пять часов. Потом ему удалось выползти через окно и пробраться домой, минуя французские патрули, которые стреляли в любого, кто попадался им на улице. Его жена пережила два ужасных потрясения: сначала, когда ей сказали, что он мертв, и потом, когда она открыла дверь и увидела его всего в крови, забрызганного мозгами убитых. - Полковник усмехнулся. - Французы сожгли все планы, чертежи и копии. Долгие месяцы в Оране ничего не работало и никто из оставшихся в живых не мог ничего исправить. - Он подался вперед вместе со стулом. Может, и тебе есть, о чем предупредить?