Майкл Бонд - Огонь, подобный солнцу

- Должна быть... Может, "Метрополитен"?

- Ничего похожего. А это не "Рой Рене"?

- Вероятно, я ошибся, - резко сказал Коэн и, поднявшись, бросил несколько взятых у Дитера франков на стол. "Надо было взять его живым, надо было подождать". Он припарковал "альфу" на одной из тихих улочек с цветущими платанами на фоне высоких жилых домов, опустил разбитое стекло, поставил чемоданы на заднее сиденье и, положив "маннлихер" в багажник, запер его. Нацарапав ключами на темно-вишневом капоте "A bas les riches", а на багажнике "Vive la P.C.", он поехал в центр города.

Неподалеку от железнодорожного вокзала он нашел неприметную, захудалую автомастерскую.

- Можете это закрасить? - сердито и с раздражением спросил он веснушчатого мастера с квадратной челюстью, показывая на капот и багажник.

- Я этим здесь и занимаюсь, - ответил тот, вытирая руки тряпкой.

- На это я и надеялся.

- Что надежда: утешение для дураков и отрава для умных? Я тоже их не люблю, этих коммунистов.

- Еще и стекло разбито.

- Надо подсчитать. - Мастер что-то нацарапал в блокноте. - Вам это обойдется в тысячу двести пятьдесят. Вместе с окном.

- А краску подберете?

Послюнявив палец, мастер потер им по капоту.

- Эта уже старая, свежая будет видна. - Он потер подбородок. - Мы, конечно, попытаемся сгладить.

- А если покрасить всю, сколько?

- Таким же цветом, месье?

- Моей подруге не нравится этот цвет. Она бы хотела серебристый.

- С женщинами всегда так. Этот дороже всего. Может, белый или серый? Это бы стоило тысячу восемьсот, а серебристая - две тысячи сто.

- А черная?

- Столько же, сколько и белая.

- Тогда в черный. Когда будет готово?

- Если срочно, то через три дня.

- Мне нужно завтра.

- Тогда - тысяча девятьсот, завтра к пяти часам.

Он дал мастеру только ключ от зажигания. Сняв комнату неподалеку от вокзала, он осмотрел содержимое двух чемоданов, но не нашел там ничего, кроме французской и итальянской одежды и туалетных принадлежностей. На вокзале он купил карту с обозначением всех гостиниц Экса. К полудню он уже знал, что ни в одной из них нет и не было клиента, соответствовавшего описанию Морта.

Пройдя через прохладный полумрак собора, он подошел к галерее. На ее противоположной стороне была дверь, ведущая на лестницу, по которой он поднялся к окну, выходившему на крышу склепа. Он вылез в окно и добрался по скользкой рыжей черепице до стены нефа, оттуда по узкой лестнице до крыши, вверх по ее крутому скату, вперед по коньку до квадратной колокольни с горгульями. С узкой каменной дорожки у основания колокольни хорошо просматривался весь город, сам же он при этом мог оставаться незамеченным. Пригревшись на солнце на желтом камне, он вскоре уснул.

Гулкий звон колоколов раздался вокруг него. Он сел и потер лицо. Внизу на улице Гастон де Саппорта сновали люди. Словно игрушечные солдатики они входили и выходили из дверей собора. "Что ищете вы?" Никто из солдатиков не поднял своей крошечной головы, чтобы ответить на его вопрос. Ему вспомнились слова алжирского полковника: "После того что я видел, как я могу верить в Бога?" и Клэр: "Ревнивый, к тому же сексуально несостоятельный". "Да, Бог в Библии говорит: "Делай, как я велю, а не так, как я делаю". Говорит: "Прощай", а сам все учитывает и ждет. Но месть человека еще страшнее, чем возмездие Бога".

У него в карманах было пять с лишним тысяч марок и семьсот франков, найденные им в чемоданах, и еще около двухсот франков из бумажников Дитера и его напарника. Пообедав с каким-то безразличием в скромном кафе, он вернулся к себе в комнату и еще раз безуспешно осмотрел чемоданы. Проснувшись на рассвете, он почувствовал себя разбитым и невыспавшимся. После очередных безрезультатных поисков по гостиницам Экса он сел с мрачным видом в саду гостиницы "Де Терм". На деревьях щебетали птицы; за толстыми древними стенами сада город гудел, как улей.

Он усмехнулся, вспомнив, как Клэр в шутку сказала: "Не один добрый поступок не остается безнаказанным". Там, a залитом лунным светом Парфеноне, среди лившегося рекой красноречия эти слова содержали в себе горький вкус правды. Так же, как и бомба. Нобелевские премии рассеянным профессорам - выдающееся открытие, грозящее уничтожить всех нас. Так же, как и мое послание с предложением помощи Хассиму, гибель Марии. Какой же я смертоносный идиот! Мне все кажется, что я чему-то учусь, но получается, что задним умом.

Они шли за мной по следам в Оран и "Елисейские поля", значит, они вышли на капитана Андрея. Или, может, они просто проверили все крупные порты? Неужели они убили и Андрея, и алжирского полковника? За сколько Леон продал меня?

Надо представить себя на месте своих врагов. Они потеряли меня; что теперь они предпримут?"

Махнув официанту рукой, он попросил еще "экспресс-кофе". "Исходя из того, что им известно, они будут просто ждать, что я сам к ним приду. Но я могу вскоре встретиться с Полом, и мы вместе можем разоблачить их. До Пасхи пять дней. Ты придешь. Пол? Но, если ты жив, почему же Морт приказал немцам стрелять?

Три недели убегаю и до сих пор не знаю от кого. Не знаю, кто убил моих друзей. Нет, знаю: это - ЦРУ: Морт, Клэр, Стил, Элиот. Но кто же они?

Смогу ли я разоблачить их? Они скажут, что во всем виноват я. Была ли эта бомба единственной, переправляемой в Тибет? Или там уже сейчас есть еще бомбы? Их переправили в Китай? И они вот-вот взорвутся? Если так, то чего же ЦРУ ждет?

Как это нелепо, когда тебя преследует правительство твоей собственной страны. Когда ты ничего не сделал. А если бы они перестали меня преследовать, я бы успокоился? Смог бы? Смог бы забыть про ЦРУ, Стила и тех, кто убил людей, которых я люблю - невинных людей? Не думаю.

Сегодня вторник. Остается пять дней. Если Пол доберется до Парижа, мы сможем разоблачить их вместе. А кто нам поверит? Долго ли мы проживем после того, как все расскажем? А если Пол не придет?

Одни вопросы. Но если Пол не придет - если его нет в живых, - тогда я поеду в Нью-Йорк на Фултон-стрит. Пока я попробую выследить Морта здесь, в Эксе. До Парижа еще есть время.

Зачем? Затем, что я - мертвец, в котором жизнь поддерживается искусственно. Месть - единственное, что меня питает". Легкий ветерок коснулся волос на его руке. "Сильнее всех из них я ненавижу Клэр, но на самом деле я ненавижу себя самого, свою детскую доверчивость, непостижимую наивность, с которой я позволил ей обмануть меня. Если бы не пастух... Становимся ли мы мудрее, перенося такие страдания? Если так, то это не стоит того, этот тайный язык мудрости, передаваемый из поколения в поколение. Насколько было бы лучше сидеть на теплой травке у ручья с форелью, не испытывая ни страха, ни вины".

Как это сказал Хем, щуря свой единственный глаз, стоя за противоциклонным заграждением в аэропорту Покхары: "Перестань быть тем, кого они ищут".