Татьяна Устинова - Саквояж со светлым будущим

— Дмитрий Андреевич, — быстро сказала она, — у нас завтра канал «1+1», программа называется «Сниданок», там надо быть, с учетом всего, без пятнадцати восемь.

— А всего — это чего? — влез Весник.

— Ну, они заранее всегда вопросы проговаривают и грим наносят обязательно, а это не пять минут.

— Ну хорошо, хорошо, — несколько удивленно сказал великий, — поедем, значит, рано.

— А я с вами не поеду, — заявил Весник, — провались оно все к черту! Я сегодня с Игорьком напьюсь.

— Это плохая идея, — неторопливо уверил его писатель Воздвиженский, — напиваться надо со своими и в хорошей компании, а где ты здесь видишь хорошую компанию? Одни какие-то прости господи…

— Молчать, господа офицеры! — перебил его Весник и захохотал. — И чем, собственно, тебе компания не подходит? Смотри, какие девушки! А юноши какие!

— Юноши — это особенно актуально, — подтвердил Родионов. — Кстати, вон ту тетку в прическе я первый раз вижу. Она была раньше или не была?

Весник пожал плечами.

— Я узнаю, — пообещала Маша. — Я ее видела с Мирославой, но не поняла, кто это.

Уже можно было не караулить, что именно скажет Родионов, и не бояться, что это будет что-то непоправимое, разговор ушел в другое русло.

Веселовский улыбнулся ей с пониманием, и подмигнул, и глаза поднял к небу, зеленые, какие только и могут быть в романе у героя-любовника, не глаза, а наказание, казнь египетская.

И Маша улыбнулась ему в ответ и отошла от них.

Краем уха она все время слышала вопли своего сына на лужайке и ответные вопли сына олигарха и волновалась, что Мирослава Цуганг-Степченко или ее верный Нестор каким-нибудь образом… навредят им, прогонят их или обругают, и помнила, что нужно бы спуститься на лужайку и приказать детям, чтобы не слишком орали и носились, тем более когда в поле зрения нет всесильной Катерины Кольцовой!

У кого бы спросить про даму «в прическе», как определил ее Родионов, и, собственно говоря, почему ее им не представили? Или всем положено и так знать, кто она такая?!

Спрошу у продюсера, решила Маша. Он сегодня был очень мил, особенно когда я неслась с лестницы. Даже не указал мне, где именно место прислуги, когда господа находятся на приеме в приличном доме!

Парочка знаменитых актеров все миловалась у стола, и на ходу Маша быстро прикинула, как ей обойти их, спереди или сзади. Вряд ли они обратят на нее внимание, но лишний раз вступать в переговоры с Лидой ей не хотелось. Она заложила вираж, отмахнулась от официанта, который разлетелся предложить ей напитки, и оказалась за спинами знаменитостей.

Спины их, как и лица, были очень красивы.

У них была, если верить газетам, какая-то потрясающая история любви. То ли он спас ее от злодея, то ли она вырвала его из лап бабы-яги, нечто очень романтическое. Они были прекрасны совершенно по-голливудски, и история их была совершенно голливудской, и поэтому Маша в нее не слишком верила.

Кроме того, она никогда не понимала мужчин, которые женятся на красотках, и очень огорчалась, потому что думала, что не понимает от зависти.

Оттого, что сама ну абсолютно не тянет на красотку! Ей казалось, что они все одинаковы — найдите пять отличий! Сама она, как правило, могла найти только два — цвет и длину волос. Все остальное было удручающе одинаковым, и она точно знала, что если завтра на другом приеме увидит жену Андрея Поклонного в другом наряде, то ни за что не вспомнит, кто это. А вот Катерину Кольцову узнает сразу же в многотысячной толпе.

И как это объяснить?…

— …он дал мне всего несколько дней срока, — услышала она и насторожила уши и притормозила возле парочки, — у меня времени совсем нет, а тут ты еще!…

— Если бы ты не был таким болваном, милый, — пропела Лида Поклонная и нежно провела мизинцем по губам супруга, — все бы обошлось.

Маша видела их в профиль, и даже в профиль было заметно, что нежный муж смотрит на женщину своей жизни с ненавистью, от которой у него даже зубы свело. Он и говорил с трудом.

Маша совсем остановилась, зашла за штору и уставилась в окно, чрезвычайно внимательно высматривая там что-то важное, как капитан судна, заметивший на горизонте черный пиратский флаг.

— Если бы ты не была такой сукой, — в тон ей ответил Андрей Поклонный, — все обошлось бы и без кровопролития. Но тебе же нужна кровь, кровь! Ты же, шлюха дешевая, без этого жить не можешь!

— Истерик.

— Сука.

— Вы подслушиваете? — вдруг громко спросил чей-то язвительный голос, и прямо перед ее носом возник продюсер Матвей Рессель со стаканом в руке. Он стоял на лужайке перед распахнутым французским окном и смотрел на нее не слишком приветливо.

Нет, не так.

Он стоял на лужайке перед распахнутым французским окном и смотрел злобно и подозрительно.

Супруги Поклонные оглянулись, и у красотки, как у тигрицы, зрачки стали поперек.

— Кто это? — спросил Андрей Поклонный брезгливо.

— Горничная какого-то писаки. Зачем он ее сюда притащил, уму непостижимо!…

— Я секретарь Аркадия Воздвиженского, — неизвестно зачем сказала совершенно пунцовая Маша Вепренцева. От невыносимого жара, которым горело все лицо, на глаза еще и слезы навернулись. Маша знала, что стоит ей только моргнуть, и они покатятся по щекам, поэтому она все время смотрела в разные стороны, только чтобы не моргать.

— А по-моему, вы журналистка и вынюхиваете сенсации, — твердо сказал Рессель. — Вот что, голубушка, никаких вам тут сенсаций не будет. Ясненько?

— Я не журналистка!

— А этот крендель с Первого канала, который к вам как к родной бросился? Он тоже не журналист и на Первом канале не работает, да?

Маша Вепренцева даже не сразу поняла, о ком речь.

— Да нет, вряд ли журналистка, — задумчиво произнес Андрей Поклонный, — не похожа.

— Она все вынюхивает, — выговорила Лида Поклонная с отвращением, — она все вынюхивает и везде шныряет. Дрянь!

Тут, видно, в игру включились какие-то силы, о которых Маша ничего не знала и еще даже не успела догадаться.

Андрей лениво поставил свой бокал на столик и сказал каким-то ненатуральным, измененным, театральным голосом:

— А мне она нравится. Очень милая девушка. Девушка, а девушка, как вас зовут? Федя?

Матвей Рессель прямо с газона, переступив низкий подоконник, шагнул в комнату, задел штору, которая сухо затрещала, и с досадой выдернул ткань из-под ботинка.

— Значит, так, — начал он угрожающе, — никакая она не милая девушка, и мы с ней никаких дел иметь не можем. — Это, по всей видимости, относилось к Андрею. — Вы сейчас же исчезаете из нашего поля зрения и больше к нам не приближаетесь. Ясненько? — А это относилось к Маше.

Маша кивнула. Объясняться с ними было совершенно бесполезно. Они не стали бы ее слушать, а если бы и выслушали, все равно не поверили бы.