Людмила Мартова - Последний штрих к портрету [litres]

Теперь их собеседница снова выглядела удивленной. У нее даже рот приоткрылся от изумления.

– Погодите, – сказала она торопливо, – погодите-погодите. Вы что, считаете, что эта самая Демидова шантажировала меня?

– Да, я так считаю, потому что ей больше некого было шантажировать.

– Но исходя из этой логики, получается, что это я ее убила, чтобы заставить замолчать.

– А что невозможного в таком умопостроении?

– Но я не убийца! – воскликнула Маша. – Кать, ты-то что молчишь? Ты же не можешь не понимать, что все это невозможная глупость?

– Машенька, ты всегда мне очень нравилась, но я ведь тебя совсем не знаю, – сказала Катя. Почему-то это прозвучало жалобно и как-то жалко. Словно она извинялась. – Я с Колокольцевыми познакомилась всего два года назад, а с тобой и Мишкой и того позже.

– Да вы что? – Маша почти плакала. – Я не убивала эту старуху, потому что я вообще не могу никого убить. Да, двадцать с лишним лет назад я стала любовницей человека, который был вдвое старше меня, прекрасно осознавая, что он «малиновый пиджак», бандит, вор в законе. Может быть, это было не очень морально, но я фактически спасла свою семью от голода. Да у моей мамы все руки были шилом исколоты, а благодаря Зимину она стала владелицей своего ателье, и теперь на пенсии они с папой ни в чем не нуждаются, потому что помещение сдают. Да. Я продавала себя за деньги, но это было давно. А потом я встретила Мишку и в него влюбилась. Мы женаты более двадцати лет, и никогда за эти годы я не делала ничего предосудительного. И никто меня не шантажировал, и со старухой этой я не встречалась. Я правду говорю.

Теперь она уже кричала. И, глядя на ее искаженное лицо, Катя почему-то ей верила. И ругала себя отчаянно за то, что верит, и за то, что жалеет тоже.

– Но она вам звонила? – резко спросил Бекетов.

Маша моментально затихла, сдулась, словно проколотый воздушный шарик. На лице ее вдруг проступили морщинки, которых раньше Катя никогда не замечала, наоборот, искренне восхищалась тем, как моложаво выглядит жена Мишки Лондона в свои сорок четыре года. Сейчас ее возраст был отчетливо виден, до последнего месяца и дня виден, до единой слезинки, каждого сомнения или бессонной ночи.

Тяжелое молчание, висевшее в кухне, сгущалось. Тишину уже можно было резать ножом, как дрожащее сливочное желе. Бекетов не торопился ее нарушать, как охотник в засаде не спешит стрелять, словно дожидаясь, пока преследуемая им жертва потеряет силы и выйдет на открытое пространство, подставив грудь под пули.

– Да, она мне звонила, – наконец, глухо сказала Маша. – Я могла бы соврать, конечно, но я не буду этого делать, потому что до этого говорила только правду и не хочу, чтобы это изменилось.

– Если я захочу, то я легко докажу факт звонка, – сообщил Бекетов. – Конечно, мобильник Демидовой уже проверили, и в нем вашего разговора не было. Но сейчас я знаю, что она звонила на городской номер, а значит, вполне могла сделать это со стационарного телефона в квартире своей внучки. Вы понимаете, это тоже проверяется.

– Понимаю, но правду говорю не поэтому, а только из нежелания врать, – устало сообщила Маша.

– Хорошо. Итак, когда Демидова позвонила вам?

– Это было в первой половине июня. Недели за две до дня рождения Аглаи Тихоновны. Может быть, дней за десять, я не помню точно.

– Что она хотела?

– Она спрашивала Диму, в этом вы правы. Напомнила про нашу первую встречу и спросила, как она может с ним связаться. Я ответила, что Дмитрий Зимин погиб в девяносто восьмом году.

– И что было дальше?

– Ничего. Она поохала, уточнила, как именно он погиб, а еще спросила, знаю ли я, сумел он найти Аглаю Колокольцеву до своей смерти или нет.

– Что вы ответили?

– То же, что и вам. До своей смерти Зимин никогда не встречался с Аглаей Тихоновной, и мы никогда про нее с ним не говорили.

– Дальше?

– Не было дальше. Она сказала, что это все очень интересно, попрощалась и повесила трубку. Я клянусь, что она не просила меня о встрече, ничем не шантажировала, не угрожала и не просила никаких денег.

– Почему тебя не было на дне рождения Аглаи Тихоновны, Маш? – спросила вдруг Катя. – Тогда меня совершенно не смутил тот факт, что Мишка пришел в гости один, хотя раньше вы никогда так не поступали. Конечно, он иногда заезжал к тетке без тебя, но это были короткие визиты, привезти арбуз, забрать заказанные ему лекарства. На семейных торжествах вы всегда были вместе, а в этот раз ты не пришла. Почему?

– Если вы думаете, что из-за того, что я приходила в себя после совершенного убийства, то это не так, – язвительно сообщила Маша. – Я знала, что Демидова приглашена на именины, Аглая Тихоновна прожужжала об этом все уши. И действительно не хотела с ней встречаться. Кто знает, что бы она стала вспоминать при нашей встрече? В любом случае эти воспоминания мне были совершенно ни к чему. Я сказала мужу, что мне нужно к родителям, и уклонилась от визита. Я не видела Демидову в этот ее приезд в Москву и узнала о ее смерти от вернувшегося домой мужа.

– Мария, если на мгновение допустить, что я вам поверил, хотя в нашем диалоге мы еще не успели обсудить ваше мастерское, с юности, владение шилом, то скажите, кто и почему, по-вашему, мог убить Антонину Демидову? Потерпевшая приехала в Москву, где, кроме внучки, у нее было только двое знакомых – Аглая Тихоновна и вы. Вы считаете, что убийство совершила тетушка вашего мужа?

– Конечно, нет! – воскликнула Маша. – Зачем бы ей это вдруг было надо?

– Хорошо. Это была не Аглая Тихоновна. И не вы. Тогда кто? Поверьте, Мария, что вы должны очень хорошо подумать перед тем, как ответите на этот вопрос. Потому что если ваш ответ не будет мало-мальски правдоподобным, то нам с вами придется перейти к обсуждению шила и ваших навыков в обращении с ним.

В кухне снова повисла тишина, еще более зловещая, чем до этого. Почему-то именно в этот момент Катя почувствовала, как по ее обнаженным рукам поползли мурашки, словно ее вдруг пробил озноб посредине уже начавшегося июля. Или это она умудрилась все-таки где-то подцепить проклятый вирус?

На лице Марии Лондон отобразилась гамма испытываемых ею чувств: смятение, раздумье, борьба с каким-то неведомым искушением, снова сомнение, страх, колебание и, наконец, решимость. Она побледнела, потом покраснела, а затем от ее лица снова отлила вся кровь. Сейчас оно напоминало голову античной статуи, холодную и безжизненную.

– Мария, вы знаете, кто убил Антонину Демидову? – резко спросил Бекетов, дожимая собеседницу.

– Я не знаю, потому что не могу быть в этом уверена, – тихо сказала она.

– Хорошо, вы кого-то подозреваете? У вас есть мнение, кто именно совершил убийство?

– Да, – еще тише сказала Маша. Она вцепилась в край стола, пальцы ее побелели. – Я знаю одного человека, который мог это сделать.