Наталия Антонова - Любовь как улика

– Оля, этот букет роз вам.

– Правда? – округлив глаза, так же шёпотом спросила девушка.

– Честное благородное, – шутливо ответила Волгина.

– Ой, спасибочки! – Девушка взяла деньги, схватила вазу и улетучилась.

– Куда это она потащила ваши цветы? – изумился Незвецкий.

– Я их ей подарила, – обронила Мирослава небрежно. Незвецкий скрипнул зубами, но ничего не сказал.

До Снегова они добрались довольно быстро. Андрей не обманул – мастерская Ильи, находившаяся в старинном дореволюционном здании, была большой и светлой. Незвецкий водил её от одного холста к другому и, не умолкая, рассказывал ей о замысле художника и достоинствах каждой картины. Мирослава не прислушивалась к его словам, она просто любовалась полотнами и инстинктивно чувствовала, что Илья Незвецкий не просто талантлив – он едва ли не гениальный художник. Можно было не сомневаться, что его ждёт большое будущее.

– Теперь вы понимаете, насколько неординарен и велик талант моего брата? – донеслось до неё как бы издалека.

Вынырнув из потока своих ощущений, она ответила:

– Да, я понимаю. А вот там что за картины?

– А, – пренебрежительно отозвался Незвецкий, – это работы учеников моего брата.

– А что, у Ильи есть ученики? – заинтересовалась Мирослава.

– Как же большому художнику без них, – улыбнулся Андрей.

– Можно посмотреть на их работы хотя бы одним глазком?

– Смотрите двумя, – пожав плечами, снисходительно разрешил Андрей.

Рассматривая полотна, Мирослава поняла, что ученики не только не превзошли учителя, но даже не приблизились к нему. Она не знала сожалеть об этом или принять к сведению, что таланты не звёзды небесные и редко сбиваются в созвездия. Хотя, кто знает, возможно, кто-то из учеников Ильи со временем и поднимется на его высоту. Ведь она не была экспертом в этой области.

– Я хотел поговорить с вами, – нерешительно заговорил Андрей.

И тон его голоса озадачил Мирославу.

– О чём? – спросила она.

– О том, что меня беспокоит ваше расследование.

– С какой стати? – удивилась она.

– С той, что вы станете рыться в грязном белье Гусарова, и это запачкает всю семью.

– Вы не могли бы выразиться поконкретнее? Я не понимаю, о какой грязи вы говорите.

– О той! – выпалил Незвецкий. – Всем известно, что Гусаров был записным бабником!

– А вы давно смотрелись в зеркало? – иронично поинтересовалась Мирослава.

– В зеркало? Я не понимаю.

– Вы сами-то разве не бабник?

– Нет! И потом, я свободный человек! Я не же-нат! – произнёс он по слогам. – Чувствуете разницу?

– Не очень, – призналась Мирослава.

– Да поймите же – СМИ ухватятся за жареную новость о похождениях Гусарова, но будут писать о нем не как об отце Ариадны, а как о тесте Незвецкого!

– Вы что же, боитесь, что это каким-то образом отразится на репутации вашего брата и скажется на продажах его картин?

– Естественно, я этого боюсь! – искренне вырвалось у Незвецкого.

– Я всегда считала, что скандалы только на пользу художникам.

– Смотря какие скандалы и каким художникам! У Ильи кристально чистая репутация!

– И чего же вы хотите от меня?

– Бросьте это дело!

– Шутите?

– Нет, прошу вас серьёзно.

– Я не могу нарушить договор с клиентом.

– Наплетите Ариадне, что дело запутанное и им должна заниматься исключительно полиция.

– Какое вы милое словечко подобрали – наплетите, – усмехнулась Мирослава.

– Словечко как словечко, – пожал плечами Андрей, – но если оно вам не нравится, замените его другим – наговорите.

– Можно выразиться точнее – наврите.

Он снова пожал плечами, но на этот раз в его жесте чувствовалось раздражение.

– Насколько я понимаю, – проговорила Мирослава, – расследования полиции вы не боитесь.

Вместо ответа он усмехнулся.

– Позвольте спросить почему?

– Потому, что они ничего не расследуют, потопчутся на месте и приостановят дело. Или спишут на какого-нибудь бомжа.

– Сомневаюсь.

– Зато я нет, – отрезал он, – а вот ваше усердие меня беспокоит. Так как же? – спросил он. – Мы договорились?

– Нет.

– Нет? – удивился он.

– Я ничем не могу вам помочь. Прощайте! – Мирослава направилась к выходу.

– Погодите! – крикнул он ей вдогонку.

Но она не обернулась и не замедлила шаг. Незвецкий в ярости швырнул в закрывшуюся за ней дверь попавшей под руку головой Аполлона, которая разбилась вдребезги.

Вернувшись домой, Мирослава застала в гостиной Шуру, вольготно развалившегося на диване.

– Что-то ты сегодня ранёхонько, – заметила она.

– Так ты сама виновата!

– Я?!

– А не надо было рассказывать мне по телефону о Карлсоне, плюшках и ватрушках.

– Но, как я понимаю, ты сюда не ради Карлсона прилетел, – усмехнулась Мирослава.

– Ясное дело, не из-за него, – согласился Наполеонов.

– А где Морис?

Шура кивнул в сторону кухни.

– Трудится яки пчёлка.

– А ты на диване валяешься, – шутливо укорила Мирослава друга детства.

– Так я уставший, – вздохнул он печально.

– Ты принёс мне информацию?

– Тебе попробуй не принеси, – насупился он.

– Тогда рассказывай.

– Нет, нет, – замахал он на неё обеими руками, – только после ужина! Не будем нарушать принцип Бабы-яги – накормить, напоить…

– В печку посадить!

Он погрозил ей пальцем.

– Ну-ну! Спать уложить!

– И пятки почесать?

– Это можно. И вообще…

Но Мирослава ушла на кухню, не дослушав его рассуждений. Дон спрыгнул с кресла, подошёл к ней и ласково потёрся о её ноги.

– Как обед в кафе? – спросил Морис делано равнодушно.

– Ничего, – ответила она.

– Ничего – непонятное слово, – заметил он.

– Хорошо, скажем так, есть можно, но с твоими шедеврами обеду в кафе не сравниться, – решила она немного польстить ему. Хотя сказала чистую правду.

– У меня курица в духовке доходит, сейчас буду мять картошку.

– А что это у тебя наверху? – Мирослава кивнула на шкаф.

– Плюшки и ватрушки, – небрежно отозвался он.

– Ты их туда подальше от Шуры убрал?

– Ага. А то он уже пытался их стащить.

– Смотри, отлучишься на минутку, он лестницу принесёт и всё утащит.

– Так я не собираюсь выходить из кухни. Кстати, где мы будем ужинать?

– Давай здесь. Что-то лень мне посуду тащить в столовую.

– Вы вообще известная лентяйка, – улыбнулся он. – Но если Шура не возражает, то и я не против ужина на кухне.

– Шура согласится есть где угодно, лишь бы было что есть.

Морис был склонен с ней согласиться.

После ужина и чая, в то время как Наполеонов провожал жалобным взглядом не съеденные плюшки и ватрушки, убираемые со стола Морисом, Мирослава дёрнула друга детства за мочку уха.

– Перестань страдать! В тебя же всё равно больше не влезет.