Елена Алексиева - Нобелевский лауреат

На этот раз шеф был немногословен:

— Я вернулся. Жду тебя в кабинете.

Ванда очень не любила его кабинет. И не только потому, что здесь ей довелось пережить недавнее профессиональное унижение, она и до этого чувствовала себя там неуютно. В кабинете стоял продавленный диван, покрытый выцветшим чехлом когда-то желтого цвета. Тут же расположились и более новые кожаные кресла с красной обивкой. Между креслами и диваном был втиснут низенький столик с ободранной полировкой. В таком же состоянии пребывал и письменный стол шефа. Единственным контрастом этой убогости выглядел довольно большой монитор, который вместе с компьютером был подарен американским Федеральным бюро расследований. Стены украшали разного рода грамоты и сертификаты, полученные после стажировок и курсов, а также несколько благодарственных писем за проведенные совместные международные операции. Висели и фотографии шефа в компании с американским послом и болгарским премьер-министром. Ванда отлично знала, что есть и другие фотографии с прежними премьер-министрами и даже президентами, но их шеф предусмотрительно убрал в стол и запер на ключ. Все-таки хорошо, что он не стал их выбрасывать. Иногда даже шутил, что, может быть, когда-нибудь придется их снова достать, а в ящик убрать нынешние фотографии, висящие на стенах.

«Смена караула», — подумала тогда Ванда.

Мысль о том, что шефу тоже приходится кланяться и козырять своему начальству, ее не радовала. Она считала, что иерархия означает прежде всего жесткое соблюдение дисциплины, и когда одному плохо, плохо должно быть всем. Именно на этом принципе держалась Система, и Ванда ничего не имела против.

Однако в кабинете шефа она чувствовала себя, как на приеме у гинеколога. Оба знали, что встреча — необходимое зло, но для одного из них это зло было более необходимо, чем для другого. И всегда присутствовал элемент унижения, который считался полезным.

Каждый должен знать свое место.

«Унижение. Уважение. Какая разница», — подумалось Ванде.

Просто после этого человек обязательно должен вымыть руки.

Она присела на краешек стула по другую сторону стола, на который шеф молча указал рукой. Возможно, он понял, что Беловская ненавидит желтый диван. К тому же, тот предназначался исключительно для гостей. Даже он сам никогда не позволял себе на него садиться.

— Как дела?

— Изучаю показания, полученные утром. Пока ничего особенного. Крыстанов поехал на телевидение.

— Что думаешь делать?

— Поеду в гостиницу, встречусь с литературным агентом. Нужно покопаться в интернете, почитать об этом нобелевском лауреате, о котором никто ничего не знает. Надеюсь, до завтрашнего утра у меня уже будет какой-то план.

— Поздно. Очень поздно. Стопоришь дело, Беловская. Кажется, ты совсем потеряла форму.

Ванда замолчала, сжав губы. Вот опять. Каждый раз она говорит себе, что должна быть готова к этому, и каждый раз не может.

— Как только у меня что-то появится…

— Не знаю, что у тебя появится, — шеф нервно стукнул костяшками пальцев по столу, — но я знаю, чего у тебя нет. Времени у тебя нет, Беловская. Времени. Я уже распорядился осмотреть все места, где его могут держать, но это означает искать иголку в стоге сена. Если бы у нас был хоть какой-то намек, кто это может быть…

Ванда продолжала молчать. Она сознавала, что ведет себя, как обиженный ребенок, но ей и вправду нечего было сказать.

— Тебя вызывает министр. Сегодня в 18.30.

— Зачем?

— Откуда я знаю. Но советую до встречи с ним уже иметь хоть что-нибудь, в противном случае разговор может быть очень неприятным.

— Но если вы считаете, что я не справлюсь с таким трудным делом, зачем вы мне его поручили? — не сдержалась Ванда, сама удивившись своей дерзости. — Надо было дать его Крыстанову.

— А я и поручил Крыстанову помогать тебе, — спокойно ответил шеф. — К тому же не я решил дать тебе это дело. Министр распорядился. Теперь ты довольна?

Признание шефа не принесло ей удовлетворения. Идя по коридору в свою комнату, Ванда терялась в догадках. Интересно, что министру от нее нужно. Правда, много лет назад они ненадолго стали коллегами, но с тех пор бывший учитель музыки Гергинов сделал головокружительную политическую карьеру, можно сказать, взобрался на самую верхушку айсберга, а Ванда как была, так и осталась всего лишь маленькой молекулой. Она, как и другие коллеги, гораздо чаще видела его на фотографиях и по телевизору, чем вживую. Они слушали его высказывания, а потом, со смехом разбирали их по косточкам. Утешало лишь одно: в отличие от настоящего арктического айсберга, Система обычно начинала разрушаться с вершины. И все-таки, в воспоминаниях Ванды министр продолжал оставаться хорошим парнем. У него был прекрасный голос, а в жизни он был скорее стеснительным человеком. Например, она легко могла себе представить, как его не слушаются ученики. Но потом перестала им интересоваться. А ведь когда-то специально для нее он даже играл на рояле…

Никакого объяснения тому, что это дело совершенно неожиданно поручили именно ей, не было. Ведь ее спокойно могли еще некоторое время подержать где-то на отдалении — она предполагала, что именно так и случится. Но вместо этого уже в первый рабочий день ей предоставили возможность броситься с головой в омут. Хотя это ей льстило, все же Ванду переполняли сомнения. Вряд ли кто-то испытывал угрызения совести по поводу того, что с ней поступили несправедливо, и решил искупить свою вину. Во всяком случае, это не был ее шеф. А вот почему сам министр вдруг вспомнил о ней, еще предстояло узнать.

Шеф был прав только в одном: у них вообще не было времени на раздумья. Ванда вдруг ощутила голод и вспомнила, что с утра ничего не ела, но зато выкурила дюжину сигарет. Разумеется, возможность умереть, прежде чем ей удастся скинуть лишние килограммы, существовала всегда, но не это волновало ее в данный момент. Она закурила тринадцатую сигарету и открыла окно. Потом быстро набросала на листке список того, что нужно сделать в первую очередь. Таких действий оказалось не много. Вообще-то это мало походило на план, но другого не было. Она отлично сознавала, что к расследованию необходимо подключить и других людей, однако нужный момент еще не наступил. Может быть, завтра утром. Очень многое зависело от того, что удастся узнать Явору. Она чувствовала себя так, как если бы вдруг оказалась на опушке густого леса, в который ей предстояло войти: очень трудно решиться, да к тому же вокруг деревьев лежат густые синие тени, которые таят в себе опасность.

Ванда вбила в «Гугле» фамилию Гертельсман, и поисковик тут же выдал около четырех миллионов результатов. Она открыла несколько первых и распечатала самую подробную биографию писателя и его библиографию. Потом сунула пачку листов вместе с наспех набросанным планом в сумку, встала и закрыла окно.