Елена Алексиева - Нобелевский лауреат

Гертельсману было не по себе, несмотря на аромат сирени, прозрачное весеннее небо и слабо освещенную софийскую ночь. Он не смог устоять перед вкусной местной едой и съел гораздо больше, чем обычно съедал на ужин. Молодой бородач, которого усадили рядом с ним, на протяжении всего вечера пытался о чем-то спорить — сначала сдержанно, потом распаляясь все больше и больше. Хотя Гертельсман так и не понял, о чем он спорил. И так как молодой человек не хотел оставить его в покое, постоянно требуя ответа на очередной вопрос, по которому, вероятно, у него имелось противоположное мнение, Гертельсману пришлось извиниться за свое молчание, объяснив его тем, что он занят вкусным ужином.

Болгары были очень гостеприимными, и, вопреки его представлениям о южном народе, не такими уж шумными. Гертельсману было хорошо. Все наперебой проявляли заботу о нем. Чувствовалось, что его уважают. Боготворят. Чего еще можно желать? Он ощутил, что глаза его слипаются, но желудок вдруг взбунтовался, мешая ему погрузиться в сон. Охая и кряхтя, Гертельсман открыл чемодан, высыпал его содержимое на пол и стал лихорадочно рыться в одежде, белье и туалетных принадлежностях. Напрасно. Лекарство от болей в желудке как сквозь землю провалилось. Гертельсман шепотом выругался. Конечно, можно позвонить мисс Вокс, и она тут же прибежит и что-нибудь придумает. Но Гертельсман знал, что за это ему придется по крайней мере полночи терпеть у своей постели ее абсолютно ненужные заботы и, что хуже, досадные намеки.

Вздохнув, он встал и, как был в носках, направился в ванную. Включил на полную мощность кран над раковиной, потом то же самое сделал с краном над ванной. Послушал немного, и, убедившись в том, что вода шумит достаточно сильно, поднял крышку унитаза, встал на колени и засунул два пальца в рот.

Облегчившись, Гертельсман вышел из ванной, внимательно прикрыв за собой дверь. Несмотря на то, что причина его плохого самочувствия была устранена, ему нужно было успокоиться и освежиться, прежде чем он сможет заснуть. Да к тому же на следующее утро ему предстояло интервью на телевидении, и он должен хорошо выглядеть.

К счастью, у Настасьи не было времени опустошить минибар. Гертельсман надел очки и принялся внимательно изучать этикетки на миниатюрных бутылочках. Наконец он выбрал какой-то виски, открыл бутылочку, понюхал, затем вновь завинтил крышку и сунул бутылочку в карман.

У него в голове возник простой план, который полностью отвечал настасьиным критериям здорового образа жизни: питье и прогулка. Он был уверен, что, с учетом сложившихся обстоятельств, даже мисс Вокс не стала бы возражать.

Гертельсман надел туфли, еще раз ощупал карман, чтобы убедиться, что все необходимое на месте, и на цыпочках вышел из номера. Отдавая себе отчет в том, сколь нелепо он выглядит со стороны, писатель, тем не менее, не хотел наткнуться на литературного агента. Поэтому вместо того, чтобы вызвать лифт, он пешком спустился по лестнице и вздохнул с облегчением, только когда массивная вертящаяся дверь вытолкнула его на тротуар.

Вечер был прохладным. Легкий ветерок веял свежестью, под его ласковыми струями листья деревьев приветливо перешептывались, вселяя в душу спокойствие. Гертельсман глубоко вдохнул живительную вечернюю прохладу. Ему было хорошо одному. В такие редкие минуты он забывал, что, фактически, значительную часть времени он проводил один, и ему хотелось, чтобы никто не нарушал его одиночества. Еще раньше он подметил просторный парк, простиравшийся позади отеля, и поспешил туда. Ему представлялось, как через несколько минут он удобно устроится на какой-нибудь одинокой скамейке, достанет из кармана заветную бутылочку, сделает глоток и хотя бы на миг почувствует себя свободным.

Откуда-то со стороны парка доносились голоса и веселый смех, но людей не было видно. Гертельсман пошел в том направлении и вскоре растворился в прозрачно-синей ночи.

Инспектор Ванда Беловская нажала на «сохранить», и стихотворение, написанное на латинице, исчезло где-то в памяти ее мобильного телефона. Ее дежурство только что закончилось, но Ванде казалось, что еще рано. Она снова внимательно просмотрела бумаги в той папке, которую только что изучала, потом закрыла ее и оставила посередине письменного стола. Ей все было ясно в случае с цыганенком-попрошайкой, сбитым машиной. Однако разговоры с другими, а также все ее попытки заставить их отказаться от попрошайничества на дорожных перекрестках, ни к чему не приводили. Все знали, что речь идет о хорошо организованной преступной сети, в которой дети были последним звеном. Ее начальники отлично понимали положение дел, предпочитая помалкивать и ни во что не вмешиваться. А органы опеки, которым надлежало заниматься защитой детей, непонятно почему направляли маленьких попрошаек к ней. Инспектору Беловской ничего другого не оставалось, кроме как рассказывать малолетним преступникам о рисках их занятия, хотя она осознавала, насколько неубедительно звучат ее увещевания. Дети и сами все знали. Они смотрели на нее хитрыми черными глазенками, вертелись по сторонам и кивали, соглашаясь со всеми ее доводами. А потом возвращались обратно на свои «рабочие места», ибо спустя несколько часов должны были пройти их работодатели и собрать все, что было заработано за день.

Ванда не чувствовала себя уверенно в этой должности. Ей было неуютно. Но ведь это и было целью наказания: чтобы она испытала на себе всю его строгость. И Ванда вот уже полгода испытывала эту строгость. Вместо Отдела по борьбе с организованной преступностью она вдруг оказалась на должности педагога в Детской комнате районного отделения, куда ее послали замещать какого-то заболевшего коллегу, с которым она не была знакома. У нее даже не было необходимого педагогического образования, требовавшегося по закону. Просто считалось, что как женщина она должна уметь работать с детьми.

Но все просчитались.

Она открыла ящик, чтобы достать оттуда лист, потом другой. Не найдя того, что искала, порылась в корзине для мусора, достала оттуда какой-то смятый бланк, перевернула его и стала писать послание незнакомому коллеге. Она описала вкратце, что ей удалось сделать за прошедшие месяцы, а также, где лежат все необходимые документы. Внизу на всякий случай расписалась и оставила свой телефон.

Это был ее последний день в Детской комнате, и Ванда искренне надеялась, что больше никогда не переступит ее порог.

Официально наказание, которому подвергло ее начальство, считалось самым легким: выговор за превышение должностных полномочий. Инспектор Беловская, а также все ее коллеги, да и сами начальники, отлично знали, что никаких полномочий она не превышала. Добросовестно исполняя обязанности, она действовала в рамках закона. Скорее всего, в своем усердии она в какой-то момент задела интересы людей, чья власть и связи были настолько могущественны и простирались так далеко, что такие, как она, не могли существовать рядом. Ванда могла абсолютно точно определить момент, когда она перешла этим людям дорогу. Она была знакома и с таможенником, который, находясь под следствием, вдруг, как по мановению волшебной палочки, был восстановлен в должности и получил повышение. А дело было закрыто, потом его и вовсе положили под сукно. В свою очередь, Беловскую тоже нейтрализовали — отправили в Детскую педагогическую комнату.