Ирина Лобусова - Чужая кожа

— Хорошо, я поеду туда, — сказала я, чем вогнала адвоката в полный ступор. Очнувшись, он говорил о том, что ехать мне не обязательно. Я слушала его, не перебивая, очень внимательно, а потом выдала:

— А я все равно туда поеду. Неужели непонятно, что я хочу изменить обстановку? Поживу месяц-другой там.

— А вас СБУшники не выпустят! — сказал адвокат как маленький ребенок.

— Еще как выпустят, — усмехнулась я, — Вирг мертв. Зачем им теперь я? Его больше нельзя арестовать и устроить показательный процесс, так что никакого толка от меня нет.

В конце концов, адвокат сдался, и было решено, что я поеду в Нью-Йорк. Он обещал помочь с оформлением документов. Судя по тому, как я выдержала серьезный разговор (без всяких психических эксцессов), он немного успокоился насчет моего душевного состояния. Ведь было уже понятно, что дорогу я выдержу. Наконец он добавил:

— Надеюсь, вам понятно, что теперь я официально ваш адвокат и поверенный в делах?

Это было еще как понятно. Я и не собиралась искать другого человека. Он ведь даже проявил по отношению ко мне некое бескорыстие, изо всех сил пытаясь спасти мою жизнь. При этом ни он, ни я еще не знали о том, что я стала очень богатой женщиной, так как завещание Вирг Сафин написал в совершенно другой юридической конторе, не имеющей к нему никакого отношения. А значит, элемент бескорыстия в его поступках все-таки был.

После трагической гибели Вирга Сафина его работы невероятно взлетели в цене. Фотографии стоили буквально раз в 10 дороже и были нарасхват. Судьба продолжала играть жестокие шутки с Виргом Сафиным, который и так достаточно пострадал от ее злобных выходок. Гибель стала отличным пиар-ходом. Судьба действительно не собиралась отпускать Вирга Сафина, смертью вознеся на Олимп.

Ровно тысяча жизней прошли до того, как я переступила порог этого кабинета. Я пережила их все, одну за одной. В кабинете на окнах висели дорогие современные жалюзи, они были спасением для моих глаз — полумрак.

Меченый развалился в кресле. В этот раз с ним не было Узколицего. И он выглядел как-то человечнее, что ли. Смотрел на меня совсем как человек. Меченый принимал меня в своем кабинете. Я отметила два важных пропуска, прежде чем добраться до него. Спецслужбы. Самые настоящие спецслужбы. Этим сказано все.

Меченый следил, как я закрываю за собой дверь. Приподнялся в кресле.

— Вы уверены, что хорошо себя чувствуете?

Глаза Меченого буквально завязли на моем страшном, черном пальто. Решив выйти в жизнь, я приняла одно важное для себя решение: теперь всегда, в любое время года, я буду ходить в этом уродливом мужском пальто. Я буду всегда носить пальто Вирга Сафина, а под ним все будет как на его фотографиях — в черно-белых, исключительно в черно-белых тонах.

В первый день моего возвращения к жизни (это был тот день, когда впервые я вышла одна из дома без сопровождения и охраны, охраны, а мой вечно озабоченный адвокат решился меня отпустить) и медленно пошла, лавируя, к центральным улицам. Я была совершенно здорова и в то же время — совершенно больна. Я прекрасно чувствовала себя физически, и даже стала есть, остановив жуткий процесс похудения, от которого врач, тыкавший меня снотворным после припадков, подозревал, что на нервной почве у меня может развиться онкология. Физически я чувствовала себя прекрасно. Морально — была совершенно больна. Но я знала, что смогу выжить только в одном случае: если буду носить пальто Вирга Сафина, куда бы я ни направилась. Если стану носить его всегда.

Я плотнее запахнулась в длинные полы пальто и уселась на кожаный стул, стоящий как раз напротив Меченого.

— Спасибо. Я чувствую себя хорошо.

— А выглядите как-то не очень, — Меченый поморщился.

— Я долгое время болела.

— Знаю.

— Конечно, знаете. Смешно было бы, если бы не знали!

— Вы ошибаетесь. За вами я не шпионил. Смысла никакого не было больше — шпионить. Я вас жалел.

Лицо Меченого выглядело при этом совсем человеческим. Но я запомнила другое. Не было смысла больше шпионить — подчеркивало, словно обводило жирным карандашом то, что Вирга Сафина больше нет. Больше нет. Мне захотелось взвыть. Но, конечно, я этого не сделала, иначе бы я бы лгала всем — и себе в первую очередь, что чувствую себя хорошо.

Мой вечно озабоченный адвокат (его специфическая внешность больше не внушала мне того отвращения, которое было прежде) давно советовал покончить с этим отвратительным, но нужным визитом. Нельзя было настраивать против себя спецслужбы. Он так и говорил — нельзя. Я и без него понимала, что без разговора с Меченым не будет никакой Америки, вообще ничего не будет. Но я собиралась жить и носить уродливое пальто.

Поэтому, в тот первый день, когда вышла из дома одна, физически здорова, я пообещала себе, что обязательно встречусь с Меченым. А потом отправилась в магазин и купила мужскую фетровую шляпу под цвет пальто. Шляпа сидела на мне превосходно, хотя я и немало поразила продавцов своим странным выбором. Шляпа немного сгладила общую неприглядность моего нового внешнего вида. В ней я почти выглядела собой.

Усаживаясь в кресле у Меченого, я не собиралась снимать шляпу. Он, впрочем, и не предлагал. Мое молчание было слишком длинным, поэтому Меченый перебил его первым.

— Что вы собираетесь делать теперь?

— Я собираюсь заняться наследством. Отправлюсь в Америку, если вы не против.

— А почему я должен быть против?

— Ну как же… После всего… Было сказано…

— Все было сказано, когда Вирг Сафин был жив. Теперь все это уже не имеет никакого смысла. Вы нам не нужны. Так что можете ехать, куда угодно, и жить так, как хотите. И еще — вам не за что меня благодарить.

Меченый был прав. Мне не за что было его благодарить. Я заучила это. Мне пришлось заучить это твердо. Я так и думала, когда несколько дней назад набирала его номер — с визитки, оставленной в больнице. Глупый человек! Он думал пронять меня какими-то детскими, ничего не значащими угрозами! Но то, что произошло со мной, было намного страшнее всего того, что он мог сделать со мной в припадке любого гнева. Он даже предположить не мог, как страшно было то, что случилось со мной.

Поэтому, вполне окрепшая и готовая к подобию битвы, я исполнила совет адвоката и позвонила Меченому. Но битвы не было. Она даже не началась. Вдруг оказалось, что у Меченого может быть человеческое лицо.

— Хорошо, что вы мне позвонили, — Меченый поерзал в кресле, — я и сам хотел вас разыскать. Я хотел вам показать кое-что. Вы, именно вы должны это видеть. Вы должны знать правду. Вот.

— Что это? — я боялась прикоснуться к листку, который он положил передо мной.

— Заключение экспертизы. О том, что произошло.

Я взяла в руки. Пальцы мои дрожали. Фотографии… фотографии… черный остов дома… обгоревший труп… текст… я не могла прочитать текст… все поплыло перед глазами… из дрожащих рук листки выпали на стол.