Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

Платя ему той же монетой, Глеб не спеша вынул сигареты, закурил и выжидательно уставился на капитана с таким видом, словно тот ничего не говорил.

Некоторое время они разглядывали друг друга в упор, причем Сиверов благодаря своим темным очкам имел в этой игре в гляделки явное, неоспоримое преимущество. Наконец Басаргин, у которого явно не было то ли законных оснований для задержания, то ли желания задерживать Глеба, то ли — и скорее всего! — ни того, ни другого, сдался и опустил глаза.

— Надо же, какие вы там, в Москве, дошлые ребята, — проворчал он, вытаскивая из кармана пачку «Беломорканала» и резко продувая мундштук. — Простой шофер, а права качаешь, как академик. Дай-ка прикурить.

Глеб с готовностью — дескать, когда со мной по-человечески, я тоже с дорогой душой — дал ему огня.

— Ты в бутылку-то не лезь, — дымя папиросой и с праздным видом озирая окрестности, миролюбиво сказал Басаргин. — Тебе что, ответить трудно?

— Да нетрудно, в общем-то, — так же миролюбиво сказал Сиверов. — Вечером мы у него были, на закате, часов в семь — в половине восьмого.

— О чем был разговор?

— А ты как думаешь? О том, как бы это нам пройти к монастырю и старой штольне. Ну, он нам и выдал: за смертью, мол, идете, дурачье столичное.

— Поссорились?

Глеб пожал плечами. Ему очень не нравилось направление, в котором развивался данный разговор.

— Я бы с ним поссорился, — сказал он задушевно, — да что толку? Видно ведь, что, с кем из ваших, волчанских, про монастырь ни заговори, результат всегда одинаковый: полные штаны, вонища и ничего больше. Этот монастырь у вас, как я погляжу, вроде слабительного.

— То есть расстались вы мирно? — настаивал Басаргин. — Или не совсем?

— Даже не знаю, — признался Глеб. — Он просто повернулся и ушел, не попрощался даже. Слушай, да ты чего пристал? Куда ты клонишь? Мне не веришь — Краснопольского спроси, начальника экспедиции. Ему не веришь — к Выжлову ступай, к директору школы, мы там вместе с ним были.

Басаргин немного подождал, ничего особенного не дождался и с кривой ухмылочкой заметил:

— А у самого Прохорова спросить ты, значит, не предлагаешь.

— Нет, конечно, — с достоинством ответил Глеб. — Потому что ты его либо уже расспросил, либо расспрашивать почему-то не хочешь. Ты можешь мне по-человечески сказать, что стряслось? Все равно ведь узнаю, в ваших сельских жителях, как в решете, ни черта не держится. И не надо делать большие глаза и рассказывать про тайну следствия. Если б ты меня хоть в чем-нибудь подозревал, говорили бы мы с тобой не здесь, а в кутузке. Так ведь?

— И откуда ты такой грамотный? — Басаргин задумчиво пожевал мундштук папиросы, сжал его зубами, оторвал изжеванный кончик и выплюнул. Обслюненный кусочек бумаги полетел, как пуля из ружья, далеко и мощно. — Ладно, постой тут, никуда не уходи. Я только твоего начальника кликну, а потом подъедем в одно место. Надо бы вам своими глазами посмотреть, чем ваши разговоры кончаются. А то потом, когда волчанские мужики вас на вилы подымать станут, вы жаловаться начнете: почему-де Басаргин, мент поганый, нас не защитил?

Он бросил под ноги окурок, растер сапогом и, больше не глядя на Глеба, целеустремленно взбежал по ступенькам крыльца. Сиверов смотрел ему вслед, еще ничего не понимая, но уже чувствуя, что стряслось что-то очень нехорошее.

Одно было ясно, как божий день: до областного центра ему сегодня не добраться.

Смазанный кровавый след уводил от огромной темной лужи на полу ветхой избенки Прохорова прочь — в сени, на крыльцо, через заросший травой двор и дальше, в сторону леса. Над свернувшейся кровью, отвратительно жужжа, тучами вились мухи; рядом с обгрызенной мышами ножкой стола валялся отлетевший в сторону хлебный нож — жалкое оружие, первое, что подвернулось под руку, — а по широким неметеным доскам пола редкой цепочкой тянулись кровавые отпечатки левой ступни — правая отпечатков не оставила, потому что ею в кровь не наступали. Отпечатки эти, постепенно бледнея, тоже уходили в сторону распахнутой настежь двери, и над ними тоже кружили мухи. Одна из них, устав кружить, села на руку Краснопольскому, и тот с омерзением ее смахнул. Смотрел он при этом исключительно на отпечатки, и Глеб его прекрасно понимал. Отпечатки были знакомые, точно такой же они видели в лесу — там, где напугавшая Аристарха Вениаминовича Покровского странная тварь по неосторожности наступила на бугорок рыхлой земли.

— Знакомая ножка? — будто угадав его мысли, саркастически осведомился капитан Басаргин.

Торчавший у двери сержант, дымя сигаретой и лениво отмахиваясь от мух, криво, недобро ухмыльнулся.

— Не понимаю, откуда такой тон, — ощетинился Краснопольский. — Вы так говорите, будто в этом есть доля нашей вины.

— Да какая там доля, — безнадежно отмахнулся капитан. — Доля. Это, считайте, ваша работа. Жалко, что в Уголовном кодексе про такие дела ничего не сказано. Я б вас с удовольствием посадил, верите?

— Руки коротки, — окончательно раздражившись, огрызнулся Петр Владимирович.

Пока они переругивались, Глеб еще раз внимательно огляделся по сторонам, но не заметил ничего интересного. На столе стояла помятая алюминиевая кастрюля с недоеденными макаронами; рядом возвышалась на три четверти пустая литровая бутылка с какой-то коричневой, слегка мутноватой жидкостью, а возле нее стоял граненый стакан — тоже мутный, захватанный грязными пальцами, с коричневым ободком вокруг донышка. Табурет был перевернут, под столом валялась папироса с едва обуглившимся кончиком; кроме этого да еще кровавой лужи и ножа, никаких следов борьбы и иного беспорядка в комнате не наблюдалось. Что до грязи и бардака, то они, по всей видимости, являлись неотъемлемой частью того, что неженатый хозяин этого дома считал порядком.

Жидкость в бутылке, понятное дело, являлась самогоном, настоянным на каких-то местных травах. Глебу подумалось, что именно эта штука, быть может, служила для Степана Прохорова источником вдохновения, откуда он непрерывно черпал байки, в которые сам свято верил. Это была неплохая гипотеза, и притом вполне убедительная: развившаяся на почве алкоголизма шизофрения, параноидальный бред, который иногда бывает куда более причудливым и детализированным, чем россказни Прохорова. Вот только кровавые следы на полу — следы, которые даже с очень большой натяжкой нельзя было приписать какому-либо известному современной науке млекопитающему, — никак в эту гипотезу не укладывались. Сумасшедшему ничего не стоит поранить себя или даже убить, но он не может волоком утащить свое мертвое тело в лес, оставляя после себя вот такие ни на что не похожие отпечатки.

Глеб рассеянно протянул руку к стакану, намереваясь его понюхать, — просто так, без какой-то определенной цели, — но его остановил грозный окрик Басаргина: