Дмитрий Петров - Призрак киллера

Уже через час от вышедшего погреться на солнышко старика Щелкунчик узнал все, что хотел.

— Вчера мимо этого дома проходил, — доверительно сообщил Щелкунчик, обращаясь к старику. — Так тут аж две машины стояли… Да такие машины красивые, дай бог… Кто это у вас тут живет?

— Он не живет, — ответил дед, поглядывая на «беломорину» в руке Щелкунчика. — Это не жилец… Это — сам знаешь кто… Генеральный наш директор, Барсуков. Ты что, его машин не знаешь?

— Да я приехал только недавно, — словоохотливо объяснил Щелкунчик, протягивая старику вожделенную им папиросу. — А что он тут делает у вас? — спросил Щелкунчик. — Родственники у него тут, да?

Старик криво усмехнулся, показав желтые зубы и нечистый язык. Глаза у него были мутные, как у советских дешевых кукол, и с какими-то бельмами.

— Родственники, — сказал он и закашлялся. — Тут у него маруха живет, понимать надо… Он в шестнадцатую квартиру девку поселил и ездит к ней кажинный день, как на работу. Без выходных ездит. — Старик сплюнул на песок под ногами и вдавил плевок сучковатой палкой, которую держал в руках. — Он мне почти ровесник, — добавил вдруг старик завистливо. — Мы с товарищем Барсуковым Владиленом Серафимовичем вместе на этот завод пришли. Только он — главным инженером, а я — работягой… Двадцать лет назад это было. Мне-то скоро шестьдесят, а ему — пятьдесят с лишком… Я ж говорю, почти ровесники мы с ним.

Старик выглядел так, что ему можно было дать все семьдесят пять, и Щелкунчик удивился.

— Так ты, дед, еще не на пенсии, получается? — уточнил он.

Старик опять закашлялся и ответил:

— Я инвалид второй группы… Постой-ка у плавильного стана по восемь часов много лет, что с тобой станет? Оттого я уже старик совсем стал, помирать пора, а Владилен Серафимович себе девок молоденьких заводит. Седина в бороду, бес в ребро…

Выяснилось, что пассия генерального директора живет в шестнадцатой квартире на четвертом этаже, что зовут ее Лена и что она, по выражению старика, «обходительная и чистенькая»…

— А чем занимается она? — спросил Щелкунчик на всякий случай. — Секретаршей, наверное, у него работает? Такие бляди завсегда секретаршами устраиваются… — Он изо всех сил старался подражать простонародному разговору, и это у него пока что получалось, старик ничего необычного не замечал.

— Нет, — сказал он. — Никем она не работает. Дома сидит на всем готовом. Он ее снабжает. На содержание взял, — добавил старик важно, видимо, повторяя фразу, услышанную им в каком-нибудь телесериале «из благородной жизни».

Впрочем, старик отзывался о любовнице генерального неплохо, без злобы. Ведь обычно простой народ с такой злостью относится к подобным женщинам легкого поведения потому, что они для него недоступны. Работяги как бы понимают, что весь этот праздник жизни — не для них, отсюда и ярость, прикрываемая только маской как бы добропорядочности и благочестия.

«Мы люди простые, — сурово говорит такой вот моралист. — Мы на заводе работаем до седьмого пота, живем трудной, но чистой жизнью. А всякие эти там красотки да проститутки, да прочие любовницы-секретарши — это блуд, низко. Мы выше этого, мы — порядочные, не то что те…»

На самом деле все это не более чем дикая зависть, неутоленные желания и осознание того, что сам ты так не можешь…

Вообще, известно ведь, что самые строгие моралисты — это импотенты. Чем громче и строже человек ратует за мораль и всякую чистоту, — тем слабее у него потенция… Старик, с которым разговорился Щелкунчик, уже успел перешагнуть эту фазу и теперь мог философски смотреть на жизнь. Он, пройдя тяжелый жизненный путь, теперь, сам того не сознавая, стал выше понятий добра и зла…

— Хорошая девка, — добавил он про любовницу Барсукова. — Как-то сумку мне нести помогла. Я пива купил в магазине, там подешевле вдруг выбросили, да до дома-то донести не мог — прямо сердце захолонуло… Так она мне помогла тогда, спасибо ей…

Щелкунчик продолжал свои наблюдения, но они с каждым днем становились все более неутешительными. Похоже, охрана Барсукова действительно не расслаблялась ни на минуту. Даже когда он выходил от любовницы, и то сначала звонил по радиотелефону из квартиры и сообщал о том, что выходит. Охранники бежали в подъезд и страховали его уже на лестнице…

Наиболее распространенным способом убийства «клиента» является убийство его в парадном. Либо когда он входит туда, либо когда выходит из квартиры. Но в данном случае сделать это было невозможно — охрана провожала и встречала Барсукова возле самых дверей.

Пока что Щелкунчик видел только одну реальную возможность сделать «дело». Можно было выбрать одно из двух мест постоянного пребывания «клиента» — в данном случае это мог быть либо дом, где он жил с женой, либо квартира в многоэтажном доме, где жила любовница. Следовало выбрать то место, где окна лучше просматриваются.

После этого нужно было просто лежать в укромном месте с винтовочкой с оптическим прицелом и ждать. Ждать, когда «клиент» подойдет к окну…

Дом Барсукова отпал сразу. Он стоял почти за городом, в пустынном месте, которое хорошо просматривалось. Залечь-то там в кустах было можно, но отходить потом было бы невозможно — Щелкунчик был бы как на ладони…

Кроме того, забор вокруг дома находился на уровне второго этажа, и скорее всего окна не просматривались снаружи. Со стороны была видна в основном железная, покрашенная в зеленую краску крыша.

Квартира любовницы в многоэтажном доме понравилась Щелкунчику больше. Рядом были такие же дома, с крыши которых можно было произвести прицельный выстрел.

Щелкунчик нашел нужные окна, походил поблизости, присмотрелся. Ситуация ему не понравилась. Стрелять с крыши — это хорошо, это классика. С крыши стрелял в президента Кеннеди знаменитый Освальд. И попал, и выполнил данное ему задание.

Кстати, а где Ли Харви Освальд получил это задание — убить Кеннеди? Надо полагать, в Минске, где он жил несколько лет, работал и даже женился… Не случайно же Освальд жил именно в Минске, где тогда располагалась Высшая школа КГБ… Щелкунчик вспомнил об Освальде и пожалел его. Бедный парень, он все сделал, как от него требовали, но не сумел скрыться… Наверное, когда-нибудь такая же участь ждет и Щелкунчика, как и любого киллера…

Да, но у Освальда было преимущество перед Щелкунчиком, когда он стрелял с крыши в своего «клиента». Он произвел выстрелы, а потом сразу спустился на запруженную народом улицу миллионного Далласа, где не было проблемы в том, чтобы затеряться в толпе…

А здесь, в Синегорье — совсем не то. Щелкунчик представил себе, как он стреляет в Барсукова, потом спускается с крыши соседнего дома и бежит… Охранники начинают погоню за ним на двух машинах, к ним присоединяется милиция… А он, Щелкунчик, бежит, петляя, как заяц, по пустынным и гладким безлюдным улицам небольшого городка… Нет, он не убежит никуда, а его настигнут через три минуты. Ну, максимум — через четыре. Тут просто некуда бежать в такой ситуации.