Дмитрий Петров - Призрак киллера

Фотографию жертвы Щелкунчик детально изучил, запечатлел в своей памяти, а потом уничтожил. Сейчас он просто сидел в машине и ждал появления «клиента». Должно было состояться первое заочное знакомство.

Алексей Борисович заставил себя ждать. Он вышел из парадного около полудня, когда Щелкунчик уже истомился ожиданием. Молодой человек был одет в джинсы, безрукавку из какой-то цветной ткани и рубашку с короткими рукавами. День был жаркий, и Алексей Борисович оделся по сезону.

Он был высокого роста, вертлявый, с довольно длинными вьющимися волосами каштанового цвета. Походка его была раздерганной, как у многих московских интеллигентов. А в том, что Кисляков был именно интеллигентом, сомневаться не приходилось. Черты лица говорили об этом достаточно красноречиво. Владелец такого лица наверняка имел университетское образование, а может быть, даже два…

Такие «клиенты» были редкостью для Щелкунчика. Обычно ему «заказывали» совершенно иной тип людей — «новых русских», то есть красномордых мужиков с наглыми тупыми глазками, отъевшимися харями… То есть полных животных, которые в последние годы вдруг стали хозяевами жизни в великой некогда стране. Таких и убивать не составляло никакого морального труда — так, все равно что забить хряка. Щелкунчик и забивал этих хряков совершенно спокойно, понимая, что это все равно не люди никакие, а животные…

Поступал очередной заказ, и Щелкунчик заранее знал, что за тип будет, неважно, бизнесмен это или чиновник государственных органов. Тип был абсолютно один — здоровенный мужик, тупой и малограмотный, наворовавший где-то народного добра и теперь жирующий на просторе. Отчего же его и не убить? Не жалко нисколько…

Было немножко жаль тех самых интеллигентов с тонкими чертами благородных лиц, которые приняли такие муки и страдания, чтобы добиться свободы и демократии. Но эти же интеллигенты были и смешны Щелкунчику, потому что им, бедолагам, так и не довелось воспользоваться плодами своих героических трудов — пришлось расступиться и дать дорогу вот этим боровам с глазками быков и свиней и с точно такими же повадками.

Теперь эти самые быки и свиньи правят бал. Свой, конечно, бал — звериный, глупый, бесстыдный…

Потому что если скот даже выстроил себе особняки под Москвой и обзавелся иномарками и виллами во Франции, он все равно остается скотом. Щелкунчик отстреливал таких без всяких сожалений. Ему даже неинтересно было думать о них — что думать о скоте?

Нынешний же клиент был редкостью в его практике. Кто он такой? Зачем кому-то понадобилось его убивать?

Почти весь день Алексей Борисович Кисляков колесил по городу, останавливаясь в разных местах и покидая машину на несколько минут, иногда до получаса. Щелкунчик спокойно ездил за ним, отслеживая пути передвижения «клиента».

Точки, в которые заходил Кисляков, были совершенно определенные. Он ездил по редакциям газет, по издательствам и по научным институтам гуманитарной направленности.

В конце концов, заставив Щелкунчика прождать себя больше часа возле редакции какого-то журнала по искусству кино в центре Москвы, «клиент» сел опять в свою старенькую машину и направился на окраину. Щелкунчик, уже решивший к тому времени, что он имеет дело с каким-то безработным журналистом, медленно ехал следом, размышляя о том, когда же кончится эта беготня по редакциям.

«Клиент» остановился около кафе под звучным названием «Звездопад» — довольно заурядной «стекляшкой», какими полна Москва, не имеющая представления о приличной архитектуре и уютных местах встреч. Ни в одном нормальном европейском городе в подобные «стекляшки» просто не вошел бы ни один человек, там противно, а в Москве это считается в порядке вещей, и никто не понимает, как это неуютно. В «стекляшках» царит непринужденный дух веселья. Там веселятся люди, не знающие ничего лучшего, обреченные всю свою жизнь провести в этих хлевах…

«Что ему тут надо?» — с недоумением подумал Щелкунчик про своего «клиента». Сначала он решил, что человек просто зашел, чтобы выпить кофе и купить сигарет, но потом по времени отсутствия понял, что гражданин Кисляков решил остаться внутри надолго.

Ну что ж, Щелкунчик вышел из машины и подумал, что настало, может быть, время для того, чтобы поближе посмотреть на человека, которого предстояло в недалеком будущем лишить жизни.

Народу внутри было немного, но все сидели как-то странно, небольшими группами по три-четыре человека.

Щелкунчик заказал себе у стойки чашку кофе, потом сел за столик и нашел глазами «клиента». Он сидел неподалеку и был увлечен разговором с некоей личностью.

Личность была малопрезентабельная. Парнишка лет восемнадцати, бледный, с тонкой, как у цыпленка, шеей, одет неважно.

Разговор был, казалось, глубоко интимным. Во всяком случае, оба говорили негромко, доверительно, сблизив головы над столиком.

«Ну и компания», — брезгливо подумал Щелкунчик, хотя его это и не касалось. Что ему за дело до будущего трупа?

— У вас свободно? — вдруг послышался над головой женский голос. Щелкунчик вздрогнул от неожиданности и весь собрался. Тут главное — не нахамить в ответ и не привлечь к себе тем самым внимание. Ну что за манера у людей подсаживаться к посторонним, когда есть свободные столики? Зачем это надо? Как прочно вбили коммунисты в головы русского народа идею коллективизма… Обязательно надо тесниться друг к другу и толкать локтями соседа… Тьфу ты, пропасть…

Щелкунчик медленно поднял голову и онемел. Перед ним с чашкой кофе в руках стоял молодой парень. Неужели это он говорил только что женским голосом?

— Можно присесть? — кокетливо повторил парень и, не дожидаясь ответа очумевшего Щелкунчика, сел рядом с ним.

Парню было лет двадцать пять, он был красавчиком, высокого роста, с серьгой в ухе. Одет, наверное, модно, хотя Щелкунчик не мог сказать этого наверняка. Он не слишком разбирался в моде, она ушла далеко вперед, а отставной майор остался позади.

Сам Щелкунчик был и оставался щеголем, но его щегольство носило традиционный характер. В его представление о красоте и приличии в одежде непременно входил хороший костюм с отглаженными брюками, начищенные ботинки, свежая сорочка и строгий, аккуратно завязанный галстук — скромненько и со вкусом. Весной и осенью Щелкунчик непременно носил шляпу, надетую ровно, чтобы середина полей приходилась точно по середине носа, как козырек у офицерской фуражки…

«Джинсовая культура» прошла мимо Щелкунчика. Пока его сверстники спорили, какие джинсы более модны — «Вранглер» или «Ливайс», Щелкунчик водил в атаки сначала взвод, потом роту, а потом батальон мотострелков. Он отвечал за снабжение, за боезапас, за состояние вооружения, за боевой дух, дисциплину, транспорт… Одним словом — за жизнь и смерть десятков людей. Ему было как-то не до джинсов.