Анна и Сергей Литвиновы - #останься дома и стреляй!

Я уже бросилась собирать дорожную сумку. Дрожащими руками метнула туда свитер, походную косметичку – и остановилась. Нет! Не хочу я бежать и всю жизнь трястись, как пуганый заяц. В голову мне пришла идея.

Когда началась пандемия, мои иностранные работодатели сразу предупредили: тексты о России сейчас востребованы не будут. Благородно предложили уйти в отпуск – с минимальной оплатой. Но жить на гроши и умирать со скуки мне совсем не хотелось. Поэтому мы пришли к соглашению: я пока что ухожу из штата нашего агентства и пробую себя в роли блогера, а также пишу для фрондерских российских изданий. Новая работа меня захватила, тем более что темы я выбирала горячие.

Убедительно доказала, что, когда дело касается ковида, российская статистика – наука не точная, а заказная.

Очень интересовала меня и вакцина. Анализировать ее медицинскую эффективность я не бралась, но выяснила вопиющие факты: российскую якобы панацею тестируют, в нарушение всех конвенций о правах человека, на психически нездоровых людях – разумеется, без ведома их опекунов.

Мои материалы охотно печатали. Российская власть брызгала слюной. Меня пытались уговорить замолчать по-хорошему – подкупали, пробовали подставить, неоднократно угрожали по телефону. На следующей неделе предстояло первое судебное заседание по обвинению в клевете.

Хотя никто из западных читателей (в Европе мои материалы охотно перепечатывали) не сомневался: все в моих текстах правда, от первого до последнего слова.

И вот они, две чаши весов. На одной – позорное бегство с риском попасться и предстать перед судом за реальное преступление. На другой – возможность одним махом покончить со всем красиво и ярко. Да, я уйду, но в памяти людской останусь не преступницей – а героиней.

И, конечно, я выбрала второй вариант.

Лиза Горихвост получила ожоги семидесяти процентов тела. Для ее спасения применялись самые современные методы, на консилиум приезжали лучшие доктора. Иногда пациенты выживали и с более серьезными поражениями – медицина примеры знала.

Но проблема заключалась в том, что Лиза Горихвост совсем не хотела бороться. Она не отказывалась от пищи (да и не могла отказаться, потому что кормили ее внутривенно). Терпела все положенные манипуляции. Не пыталась вырвать подключичный катетер. Но когда доктора просили «Улыбнуться, и выше нос!» – только морщилась и закрывала глаза.

Западная пресса, прогрессивные российские журналисты, правозащитные организации устроили вокруг происшествия на Большой Дмитровке дикую шумиху. Навестить Лизу официально в подобной обстановке возможности не было, но Полуянов поднял все связи – в том числе побеспокоил мамину подругу, ставшую нынче большой чиновницей в Минздраве – и в реанимацию к пациентке проникнуть все-таки смог.

Об уединении речи не шло – на каждой койке кто-то боролся за жизнь, сновали врачи, носились с капельницами медсестры. Полуянова – чтоб не занес инфекцию – облачили в костюм «телепузика», но Лиза все равно его сразу узнала. Она усмехнулась и с трудом прошептала обгоревшими губами:

– На костях моих… пришел… поплясать?

Ее рука не дрогнула – когда топила ничего не подозревавшего мужчину, жестоко убивала спящую женщину. Но сейчас Дима ничего, кроме щемящей жалости, к ней не испытывал.

– Ты меня сдашь? – прохрипела она.

– Лиза, – прогудел из-под своего скафандра Полуянов, – не в моих принципах кого-то добивать, тем более женщин. Ты себя уже достаточно наказала.

– Другие вычислят.

– Не думаю. Следствию нравится версия, что Бардина убила жена. Верочка в роли второй преступницы их тоже устраивает.

Лиза помотала головой. На повязке, перехватывавшей шею, выступила кровь. Дима поспешно добавил:

– Но Вере ничего не сделают, не бойся. Я нашел ей отличного адвоката. Уже есть свидетели: из дома в день смерти Каси она не выходила. А женщину, ездившую на ее «Ниссане», близко никто не видел и описать не может.

Он хотел устроиться на краю койки – но потом решил, что лучше присесть на корточки рядом, и прошептал:

– Лиза, не бойся меня! Клянусь: я тебя не выдам. Только ответь на пару вопросов, чтоб я окончательно все понял. Вы с Касей были любовницами?

– Да.

– За что ты мстила ей?

– Я… положила всю жизнь, чтобы увезти ее в Лондон. А она отказалась. Никому не позволю так обращаться со мной.

– И ты решила ей мстить?

– Да.

– Анатолия и его жену придумала ты?

Она кивнула.

– И ты разлила воду на частном корте прямо перед Касиной тренировкой?

Снова кивок.

– Она могла не упасть.

Сухие губы прошептали:

– У меня был запасной вариант. Я наняла алкаша. Тот бы ей врезал. Но дьявол мне подсказывал – она упадет сама. Так и случилось. – На глазах показались слезы. – Я не хотела убивать Касю. Я хотела, чтобы ее обвинили, осудили. Чтобы она страдала.

– Но мужа ее ты не пожалела.

– Лес рубят – щепки летят.

– А Могилеву информацию тоже ты слила?

– Ну, конечно.

Она устала. Голова запрокинулась, глаза закрылись, запали еще глубже.

Диме показалось: заснула. Он хотел тихонько встать, но Лиза прохрипела:

– На диктофон записал?

Он взглянул с сожалением:

– Знаешь, чего мне жаль? Что на твоем пути не встретилось нормального мужчины.

– Ты правда не будешь меня сдавать? – По щеке покатилась слезинка.

– Нет. Поправляйся – и продолжай работать. Ты действительно классно и смело пишешь.

Дима вышел из реанимации и с наслаждением содрал мучительный гидрокостюм. Он торопился быстрее уйти из напоенной страданиями больницы. Обожженное, в страшных волдырях лицо Лизы стояло перед глазами.

Хорошо хоть правительство Москвы отозвало свой иск по ее обвинению в клевете.

Но куда больше радовало, что Надю тоже больше ни в чем не обвиняли. Не просто подписку о невыезде аннулировали, но даже извинились.

Пандемия продолжалась, миновал май, и к июню обычно законопослушная Митрофанова взбунтовалась. Библиотека по-прежнему не работала (ходили разговоры, что к концу месяца может открыться). И Надя заявила, что хештегом «останьсядома», а также кулинарией она сыта по горло. И поэтому уезжает на дачу.

– Там же все осквернено! – напомнил Дима.

– Ничего. Уборку сделаю. Дом заново освящу.

И мстительно добавила:

– А еще гулять буду. На речку ходить. И к соседям в гости. А ты, Полуянов, корми себя сам.

Они, почти за три месяца бок о бок, реально устали друг от друга. Да и на его внезапно полыхнувшую страсть к Касе Митрофанова до сих пор обижалась.

Дима не стал удерживать свою подругу в городе. Пару дней он с наслаждением просидел в квартире один. С удовольствием питался пиццей из коробки и валялся перед телевизором в уличной одежде.