Надежда Черкасова - Поцелуй меня крепче [litres]

– И вы собираетесь сейчас это с ней проделать?! – поразился Алексей.

– Что ты так испугался-то? Не собираюсь я делать это именно сейчас. У нее пока все нормально. Только немного подлечить, и ум обратно на место станет. Сначала сама полечу, а там и к Святому озеру с ней сходим, чтобы Люсенька очистилась душой и телом. Я от нее ни за что не отступлюсь. А если уж ничего не поможет, то придется пойти на крайние меры, иначе она сама себя погубит. Не в сумасшедший же дом ее определять, в самом-то деле. Работала я там как-то, по молодости еще. И скажу тебе прямо: не приведи господи там когда-нибудь оказаться! Несколько лет за ними наблюдала, только ни одного вылечившегося так и не увидела. Даже наоборот.

– Что – наоборот?

– А то, что врачи через какое-то время сами становились похожими на своих пациентов, отличались разве что одеждой. Сумасшедший – это ведь кто? Это человек, у которого любовь заслонена бесконечными желаниями. Такого человека мучают всякие страсти, он очень ревнивый, завистливый, обидчивый. Поэтому психически больному священник частенько гораздо нужнее бывает, чем врач. Сознание этого человека ясное, а вот душа его сошла с ума.

– Значит, будете лечить Люсеньку?

– Нет, Алешенька. Не я буду лечить Люсеньку, а мы с тобой вместе будем ее лечить. Пойдем, касатик. Буду тебе передавать знахарские премудрости. Знания за плечами не носить. Глядишь и пригодятся.

Мила ходила с дядюшкой по розарию и рассказывала ему о розах, которые они не успели посмотреть в прошлый раз. Ярко светило солнце, отражаясь огненными бликами на лепестках крупных соцветий и придавая им сказочный вид. Над головами летали и пели птицы, рядом топтались любопытные павлины, то и дело распуская роскошные веера хвостов. Рай, да и только.

– Итак, мы остановились на моих любимых желтых розах и твоих любимых немочках, – произнесла с пафосом Мила.

– Ну-ну, родная, покажи класс, – подзадорил дядюшка Милу.

– Альбрехт Дюрер – исключительно крупные, махровые, персиково-абрикосовые цветки. Выглядят так, будто нарисованы кистью художника. А это Эльф – просто идеальная роза для романтического сада с необыкновенными цветками цвета слоновой кости и бледно-зеленым нюансом в основании.

– Молодец, Милочка. А вот эти очаровательные флорибунды?

– Эти – несомненно, выведены не без помощи известного французского селекционера Мэйланда: Бернштейн Роуз – густомахровый цветок с шармом «под старину» и теплой, янтарно-желтой окраской; Голдбит – грациозные ярко-желтые бутоны длительного и обильного цветения; Лавли Грин – потрясающий эксклюзивный оттенок соцветий – кремово-белый с салатовым отливом; Санлайт Романтика – чашевидные цветки с ностальгическим шармом, веселая солнечная окраска лепестков. Ну как? – спросила Мила дядюшку. – Хорошая из меня ученица?

– Вне всяких похвал, солнышко! Я потрясен! Я восхищен, какая ты у меня умница! Милочка, дорогая, а когда ты думаешь возвращаться? – вдруг спросил он.

– Откуда возвращаться? – Мила с недоумением уставилась на дядюшку.

– Из тайги. Мне без тебя так плохо, что ты себе и представить не можешь!

Мила вздрогнула и… проснулась. Она открыла глаза, затем снова закрыла и снова открыла. Нет, видение не исчезло. Те же бревенчатые стены с паклей, те же метания мыслей, попавших в ловушку то ли сна, то ли чудовищной действительности.

«А может, мы все же договоримся, что эта непонятность – сновидение? – сделала она попытку, мысленно обратившись неизвестно к кому. – Я потерплю еще денечек, а потом проснусь, да?» – и Мила закрыла глаза.

Она проспала почти до обеда. Старушка иногда заглядывала к ней в комнату и радовалась: спит – значит, выздоравливает. Наконец Мила открыла глаза. Боли больше не беспокоили, поэтому она была способна размышлять и анализировать.

«Итак, сон продолжается, – недовольно думала она. – И что же теперь мне делать? Смириться и притвориться для всех Люськой, как советовал Алеша? Или снова начать бунтовать? Если все вокруг сумасшедшие, а я одна нормальная – это может быть только сон, – попыталась она рассуждать здраво. – Если это сон, то рано или поздно он должен закончиться, и тогда я проснусь. Если сон продолжается, а я не просыпаюсь, значит, я не сплю. А если я не сплю, то я действительно сумасшедшая. Стоп! Если я считаю себя сумасшедшей, то я уже не сумасшедшая! Хоть один псих добровольно признает самого себя психом? Нет, конечно! Не дурак же он в самом-то деле. Значит, я абсолютно здорова. А если я здорова, то, выходит, что я… дура?! Да еще какая, если вляпалась в эту историю! Однако это лучше, чем сумасшедшая. А если я нормальная, то все, что со мной происходит, – чья-то злая воля. Нет, не Бога. Это злая воля какого-то конкретного человека. Тогда получается, что Бог зачем-то допустил это зло? Надо срочно поговорить с Алешей. Иначе я действительно сойду с ума».

Мила поднялась, надела джинсы с майкой и вышла на кухню, где у плиты хлопотала старушка.

– Вот и хорошо, что сама встала. А я-то уж собралась было идти будить. Столько спать – все на свете проспишь.

– Было бы что просыпать, – недовольно пробурчала Мила.

– Ну не скажи, – возразила старушка, ставя перед Милой тарелку с борщом. – Кушай на здоровье. Алешенька уже несколько раз заходил, спрашивал, не встала ли.

– А где он?

– С монахами пошел ворота поднимать. Видимо, ночью в скит медведь пытался пробраться, да Алтай его спугнул. А ворота все же успел повалить, бродяга лохматый.

– Какой еще медведь? – Мила во все глаза смотрела на старушку, затаив дыхание.

– Обыкновенный, таежный. Да что ты так испугалась? С утра мужики ходили по следу, сказали, что далеко ушел. Вряд ли вернется обратно. Алтай, вишь, ему не понравился.

– Какой Алтай?

– Так пес же Алешенькин. Он у нас славный сторож: ни медведя, ни волка к скиту не подпустит.

– Еще и волки? – Мила совсем растерялась. – Но здесь же невозможно жить!

– Да с чего ты взяла, что невозможно? Даже очень возможно, – возразила бодро старушка. – Самое то, что нужно, чтобы грехи свои замаливать и душу очищать.

– А в городе, среди людей, нельзя грехи замаливать?

– Нельзя, слишком соблазну много. А здесь – самый раз. Да ты ешь борщик-то, вкусный получился. Алешенька уже тарелочку распробовал, ему понравилось.

– А если медведь опять придет… да еще с другим медведем – тогда что?

– Чудачка ты у меня. Не волнуйся. Если даже такое и произойдет, то в каждом доме ружье имеется. Так что не трусь. Пальнем раз-другой, так медведи дорогу-то сюда и забудут. Да ешь же ты, остывает уже.

– И у нас ружье есть? – не унималась Мила.

– А то как же! Без ружья-то в тайге никак нельзя. Мало ли что?!