Керстин Гир - Замок в облаках

Мы были не единственными, кто со всех ног поспешил в малую музыкальную гостиную, где Грейси и Эми обнаружили обоих беглецов. Виктор Егоров оказался там даже раньше нас, по его лицу было понятно, что у него гора свалилась с плеч.

– Я так и знал… Я так и предполагал… – пробормотал он скорее себе под нос, чем в наш адрес.

Постепенно в гостиную стало просачиваться всё больше народа, и все удивлялись, как удачно спрятались Дон с Дашей.

Они и в самом деле нашли отличное укрытие. Дети лежали, свернувшись калачиком на полках справа и слева от массивного камина, забаррикадировавшись нотами, тяжёлыми фолиантами по теории музыки, а также гипсовыми бюстами знаменитых композиторов. Оба ребёнка спали. В смысле Даша и правда спала, а Дон наверняка притворялся.

– Если бы я не услышала, как он храпит, я бы нипочём его не нашла! – гордо объявила Грейси.

– И если бы сюда не поскреблась кошка, – тихо добавила Эми. – Ведь вообще-то мы уже обыскивали эту комнату.

Виктор Егоров торжественно пожал сёстрам Барнбрук руки и поблагодарил их как минимум на трёх языках. Потом он опустился на корточки перед полкой и осторожно (с нашей с Беном помощью) переложил книги и переставил статуэтки так, чтобы можно было достать ребёнка.

– Вот ты где, малыш! – Он бережно потянул дочь к себе и поднял её на руки.

Она не проснулась, но доверчиво прижалась к нему и улыбнулась во сне.

Свидетели этой сцены растроганно вздохнули, когда он вынес её из гостиной.

«Вот сорванец!» – эти слова возвестили прибытие Дона Буркхардта-старшего.

Это был крупный мужчина плотного телосложения с проницательными водянисто-голубыми глазками, низким лбом и неприятным раскатистым голосом. Дон унаследовал от матери всё, что было в нём очаровательного, в том числе глаза оленёнка Бэмби. Буркхардт-старший смотрел на спящего сына, покачивая головой, но с явной гордостью.

– Ладно уж, в виде исключения не буду подавать в суд за нарушение обязанностей надзора за несовершеннолетними.

Дон негромко всхрапнул, и все расхохотались. От имени руководства отеля Бен предложил всем добровольцам, участвовавшим в поисках, заказать в баре всё, что они хотят, и таким образом увёл их в направлении барной стойки. А Каролин смогла наконец отбыть на заслуженный отдых (вообще-то её рабочий день уже давно закончился) и отправилась домой, несмотря на снегопад.

Вместе с Эми и Грейси я осталась возле Дона и его отца в малой музыкальной гостиной. Мне было страшно интересно, как Дон объяснит всё происшедшее. Однако он продолжал притворяться спящим – и, надо сказать, делал это донельзя правдоподобно. Ещё лучше ему удалось «пробуждение»: оно поистине заслуживало «Оскара». Когда отец потряс мальчика за плечо, тот приоткрыл глаза, сонно заморгал и уставился перед собой, словно ничего не соображал.

– Где я? – спросил он. – Как я сюда попал?

Буркхардт-старший раскатисто расхохотался:

– На тебя можно положиться, сын! Ты опять их всех взбаламутил. В такой скучный вечер это было то, что нужно!

Ну это как сказать! Лично я предпочла бы провести вечер за изготовлением очередной порции скучных поделок с блёстками. Если отец Дона хвалил его за подобные проделки, вместо того чтобы отругать как следует, неудивительно, что мальчик понятия не имел о том, что можно и чего нельзя делать.

Дон медленно слез с полки и потёр глаза. Какая жалость, что когда-нибудь он унаследует мусорную империю – с таким-то актёрским талантом!

– Как… почему я здесь лежу? Последнее, что я помню, это как мы хотели отвести маленькую соплячку к маме… Что было потом? Почему я хочу спать?

– Потому что ты мой маленький разбойник, который хулиганил весь день и очень устал, – ответил Буркхардт-старший. – Ну давай, в виде исключения иди ко мне на руки!

Однако, даже если Дон до смерти хотел спать, на руки к отцу он не собирался идти ни при каких обстоятельствах, особенно в присутствии Грейси. Единственное, на что он согласился, чтобы отец обнял его за плечи. Пусть Буркхардт-старший и был весьма неприятным человеком с сомнительными планами и чемоданами с чёрным налом, но своего сына он, несомненно, любил. Поэтому у меня язык не повернулся разрушить идиллическую сцену между отцом и сыном, влезть между ними со своими педагогическими принципами и устроить Дону заслуженный разнос.

За меня это сделала Грейси. Когда оба Буркхардта направились к двери, она строго произнесла:

– Это было просто свинство с твоей стороны, Дон! Конское дерьмо, да и только. Все так за вас волновались! Кроме того, это не по правилам. Прятаться можно только на четвёртом этаже и не в номерах… но я тебя всё равно нашла, салага.

Кроме слов «конское дерьмо» и «салага», Дон, естественно, ничего не понял. Однако, вопреки своей всегдашней привычке, он не ответил колкостью на колкость, а сонно улыбнулся и пробормотал:

– До завтра, прекрасная Грейси Барнбрук из Чарльстона, Южная Каролина.

И тут мне внезапно пришла в голову оригинальная мысль. Что, если Дон на самом деле не притворялся? Что, если он действительно не помнил, что произошло?

– Только не говори мне, что поверила в эту чушь о похитителе, которую нам пытался повесить на уши этот писака, – Бен покачал головой.

К несчастью, именно это я ему только что и выдала, только немного другими словами. А слово, как известно, не воробей. При всём желании я не могла отделаться от мысли, что Дон, возможно, не притворялся, а заснул на самом деле. Когда имеешь дело с этим мальчишкой, ни на минуту нельзя забывать, что он тёртый калач и от него можно ожидать чего угодно. И всё же… Я перегнулась через полированную стойку регистрации и прошептала:

– А если он не притворялся? Если он действительно спал и не помнит, как оказался на полке? Если он и правда не понял, что произошло? Если кто-то намеренно усыпил его и Дашу?

Бен растерянно посмотрел на меня:

– Чтобы что – спрятать их на полке? Это ещё зачем, о господи ты боже мой?

Да, именно в этом и заключалось слабое место моей гипотезы. Я тоже не знала, зачем и кому это могло понадобиться. Полная бессмыслица! И тем не менее меня терзали сомнения и возникло такое странное чувство, что… Эх, ладно, чепуха!

– Фанни! – Бен улыбнулся мне. – Возможно, у тебя просто был слишком длинный и трудный день?

Я с готовностью кивнула:

– Это да.

День выдался столь сложным и изматывающим, что я даже ни разу не вспомнила о поцелуях. Зато сейчас я немедленно восполнила это упущение, взглянув на Бена. Какой он был славный, когда улыбался! И моё имя в его устах звучало просто обалденно!

– Давай ты скажешь Хеффельфингеру, что плохо себя чувствуешь, – предложил Бен. – Тебе просто необходим свободный вечер. Мне кажется, нельзя столько пахать. Моя смена заканчивается в девять. Можем вместе поужинать.