Джонатан Литэм - Сиротский Бруклин

Слова не теснились, клокоча, в моем горле, ведь я был занят – трогал и поглаживал украденную вилку. Мне стало казаться, что она волшебная, что если бы она всегда оставалась у меня в кармане, то я бы распростился с голосовым тиком.

– Так скажите же нам, – попросил Рокафорте, – скажите, кем вы хотите стать? Какими людьми?

– Такими же, как Фрэнк, – наконец ответил Тони. Он говорил за всех нас, и правильно делал.

Услыхав его ответ, Матрикарди усмехнулся – по-прежнему не разжимая губ. Рокафорте вежливо ждал, пока его друг закончит. Потом он спросил Тони:

– Ты хочешь сочинять музыку?

– Что-о?

– Ты хочешь сочинять музыку? – Он говорил вполне искренним тоном.

Тони пожал плечами. Мы все затаили дыхание, ожидая, как Рокафорте объяснит свои слова. Минна переступал с ноги на ногу. Он понимал, что ситуация выходит у него из-под контроля.

– Те вещи, что вы носили для нас сегодня, – пояснил Рокафорте. – Вы поняли, что это такое?

– Конечно.

– Нет, нет, – вдруг вмешался Минна. – Не нужно.

– Пожалуйста, не отказывайтесь от нашего подарка, – попросил Рокафорте.

– Нет, мы и в самом деле не можем. При всем к вам уважении. – Я чувствовал, что это было очень важно для Минны. От подарка стоимостью в тысячи, если не в десятки тысяч, следовало отказаться. И мне не стоило строить фантазии об электрических гитарах, усилителях и клавишных. Увы, было уже слишком поздно: в голове у меня завертелись обидные прозвища, которыми Минна обзывал нас: «Вы, долбаные дебилы. Шоколадные шарики. Тони и буксиры» .

– Но почему, Фрэнк? – вступил в разговор Матрикарди. – Доставим им немного радости. Сиротам будет приятно сочинять музыку.

– Нет, пожалуйста.

«Придурки приютские. Шутовское шоу» . Я представил эти слова выгравированными на барабанах и усилителях.

– Но ведь больше никто не сможет получать радость от этого мусора, – проговорил Рокафорте, пожимая плечами. – Можно отдать его твоим сиротам или сжечь, облив канистрой бензина, – нам без разницы.

По тону Рокафорте я понял две вещи. Во-первых, его предложение и в самом деле ничего для него не значило, абсолютно ничего, так что от него можно было отказаться. Они не заставят Минну, и он не позволит нам взять аппаратуру.

И второе. Странное предложение Рокафорте избавиться от аппаратуры с помощью канистры с бензином для него самого вовсе не было странным. Именно огню предназначены все эти инструменты.

Минна тоже это понял. Он глубоко вздохнул. Опасность миновала. Но в это самое мгновение я потерял власть над собою. Волшебная вилка утратила магические свойства. Мне захотелось произнести вслух всю ту чепуху, которая крутилась у меня в голове: «Баки Дент и высохшие пончики…»

– Ну ладно, – кивнул Матрикарди, поднимая руку, чтобы призвать нас к вниманию. – Вижу, что вам наше предложение не по нраву, так что забудем о нем. – Он сунул руку во внутренний карман пиджака. – Но мы настаиваем на том, чтобы эти сироты получили вознаграждение за ту работу, которую столь любезно выполнили для нас.

Он вытащил из кармана четыре сотенных купюры. Передал их Фрэнку и улыбнулся собственной щедрости. А почему бы и нет? Жест был в точности таким же, каким Фрэнк распределял среди нас свои двадцатки, и, принимая купюры, Фрэнк вдруг сам преобразился в мальчишку. В жадноватого мальчишку, который погнушается испачкать руки бумажкой меньшего достоинства, чем сотенная.

– Хорошо, – произнес он. – Это, конечно, здорово, но вы мне их испортите. Они не знают, что делать с такими деньгами. – Осознав, что неприятная встреча идет к концу, он вновь обрел способность шутить. – Скажите спасибо, вы, остолопы!

Трое моих приятелей дурели от нежданно свалившегося на их головы счастья, я боролся со своим тиком.

– Спасибо.

– Спасибо.

– Спасибо, мистер Матрикарди.

– Аф!

Минна тут же повел нас прочь из гостиной, мы чуть не бежали по странному холлу богатого дома и даже не успели обернуться назад. Матрикарди и Рокафорте так и не встали со своих стульев – они лишь улыбались нам и друг другу до тех пор, пока мы не ушли. Минна подтолкнул нас к кузову, где мы принялись разглядывать новенькие купюры с идущими по порядку номерами. Тони попытался убедить нас в том, что деньги будет надежнее отдать ему, потому что в приюте мало ли что может случиться. Мы, однако, не схватили наживку.

Минна остановился на Смит-стрит, около «Пасифика», перед работающим круглосуточно магазином «У Зеода», названным по имени его хозяина-араба. Мы сидели и ждали, пока Минна вернется с пивом.

– Вот что, парни, вы умеете забывать? – спросил он.

– Что забывать? – удивились мы.

– Имена тех людей, с которыми вы только что познакомились. Вам не поздоровится, если вы кому-нибудь про них расскажете.

– А как же нам их называть?

– Никак не называть, – отозвался он. – В этом и состоит часть моей работы, о которой вам следует знать. Иногда клиенты – это просто клиенты. Никаких имен.

– Но кто они такие?

– Они никто, – ответил Минна. – В этом-то все и дело. Забудьте о том, что вообще видели их.

– Они здесь живут? – полюбопытствовал Гилберт.

– Нет. Они просто держат тут дом. Они переехали в Джерси.

– Садовый штат, – сказал я.

– Верно, садовый штат, – кивнул Минна.

– Садовый штат, Брикфейс и Стукко! – прокричал я. «Садовым Штатом, Брикфейс и Стукко» называлась фирма по реконструкции, дурацкую рекламу которой показывали по 9-му и 11-му каналам во время бейсбольных матчей или повторных показов «Сумеречной зоны». Нелепое название фирмы само по себе звучало как речевой тик. Мне вдруг пришло в голову, что Брикфейс и Стукко могут быть тайными именами Рокафорте и Матрикарди.

– Что ты несешь?

– Садовый штат, Брикфейс и Стукко!

Минна снова рассмеялся. Я любил Минну, любил, когда он смеялся, и потому любил его смешить.

– Что ж, – бросил он. – Хорошо. Зови их Брикко и Стукфейс, ты, чертов милый шут. – Он сделал еще один глоток пива.

Если память мне не изменяет, он никогда больше не произносил имена этих людей вслух.

– С чего ты вообразил себя итальянцем? – спросил как-то раз Минна, когда мы ехали в его «импале».

– А на кого еще я, по-твоему, похож? – спросил Тони.

– Понятия не имею, – пожал плечами Минна. – Может, на грека. Знаю я тут одного грека, который все время приставал на Юнион-стрит к девчонкам-итальянкам. А потом двое старших братьев одной из них отвели его под мост. М-да… – протянул он. – Так вот, ты мне его напоминаешь. И кожа у тебя такая же смуглая, как у него. – Он помолчал. – Я бы сказал, что ты грек наполовину. Или, может, пуэрториканец или сириец.

– Твою мать!

– Возможно, я всех ваших родителей знаю, если хорошенько подумать. Но не будем гадать, кто они такие. Вы у меня этакая интернациональная бригада – думаю, несколько мамаш, что живут в радиусе пяти миль от этого места, знают правду.