Борис Старлинг - Видимость

Нетрудно представить, что это может сделать с мужской психикой.

Но вернемся к де Вер Грину и обратно к Дональду Маклину.

Май 1951 года, полтора года назад. Пять месяцев следили за Маклином в поисках новых доказательств его предательства; у них уже было достаточно, чтобы повесить его несколько раз, но их доказательство было получено из закодированных сообщений, отправленных на советские станции и с них и расшифрованных в рамках программы Венона.

Захватить Маклина на таких доказательствах значило бы предупредить Москву о том, что их шифры были взломаны, что вызвало бы больше проблем, чем решило бы. Итак, приказ вышел: поймать его пальцами в баночке из-под конфет.

За Маклином следили только в Лондоне; Наблюдателей отозвали каждую ночь, когда он садился на поезд домой в Тэтсфилд, на границе между Кентом и Сурреем. Де Вер Грин - в то время глава отделения A Branch, под чьим надзором находился надзор, - постановил, что нет смысла преследовать Маклина дальше, чем Чаринг-Кросс.

За пределами Лондона передвижение советских чиновников было ограничено. Поэтому они вряд ли решились на контакты, которые с таким же успехом можно было бы установить в городе. Кроме того, Тэтсфилд был маленькой деревней; Там было практически невозможно наблюдать за Маклином, не привлекая внимания.

Это был призыв де Вер Грина, и, несмотря на все, что случилось позже, он был совершенно правильным.

Шесть футов четыре дюйма, одетый в потрепанное твидовое пальто и мятую трилби в то время, когда в моде были хомбурги Энтони Идена, за Маклином было легко следить. Он знал, что Пятеро тоже его преследуют, хотя, вероятно, думал, что им следовало бы смущаться из-за того, что им приходилось преследовать представителя высших классов. «У меня ужасные неприятности», - говорил он людям. «За мной следят члены».

Алкоголь сделал его нескромным. Однажды Герберт достаточно близко подошел к нему в пабе, чтобы услышать, как Маклин сказал: «Я работаю на дядю Джо. Я английский шипящий.

Пятница, 25 мая, была днем ​​рождения Маклина. В тот обеденный перерыв министр внутренних дел подписал приказ, разрешающий его допрос, который начнется в следующий понедельник. Когда он прибыл в Чаринг-Кросс, чтобы успеть на счет 5:19, Герберт был немедленно поражен переменой в поведении Маклина. Обычно он ходил с сгорбленными плечами и сунул руки в карманы, но в тот вечер он казалось, он спустился по платформе с пружинкой в ​​шаге. Поля его шляпы были подняты по всему периметру, и на нем был веселый галстук-бабочка. На этот раз он казался в хорошем настроении.

Затем Маклин повернулся и помахал рукой, и Герберт понял. Он знал.

Маклин не мог точно сказать, где находятся его тени, но он все равно помахал рукой, прежде чем легко запрыгнуть на поезд. Возможно, он думал, что ведет себя стильно, но Герберт считал это высокомерным; идиотизм тоже в том, что он раскрыл.

Герберт подошел к ближайшей телефонной будке, без церемоний выгнал старушку в сторону и позвонил де Вер Грину, который уехал за город и не хотел, чтобы его выходные были нарушены.

«Милый мальчик, - сказал он, - не будь таким смешным».

Герберт настаивал. Что-то случилось; де Вер Грин должен был немедленно отправить людей в Тэтсфилд. Повесьте расходы и вероятность провала слежки.

«Вы не могли меня слышать», - сказал де Вер Грин, стальным тоном под его языком, когда учтивое дружелюбие истеблишмента исчезло. "Здесь не о чем беспокоиться. Он вернется завтра утром, не бойся.

Суббота была полдня в Уайтхолле. Герберт встретил обычный поезд Маклина, но его не было видно; ни на двух последующих услугах.

Для содержания под стражей в портах и ​​аэропортах требовалось разрешение министра внутренних дел, а этого было невозможно добиться, не пройдя через бесконечные удушающие слои градации и бюрократии.

Заместитель помощника директора филиала передавал его заместителю директора филиала, который передавал его директору филиала, который передавал его заместителю генерального директора всей службы, который мог или не мог передать его директору. - сам генерал, который мог бы упомянуть об этом министру внутренних дел, когда они в следующий раз встретятся за бокалом виски, но только если он вспомнит, что в промежутках между восхвалением красоты дочери-подростка министра и обсуждением перспектив Лейкера и Лока в Овале.

А когда решение было принято, оно передавалось по служебной лестнице с той же мучительной медлительностью, струйка воды медленно катилась по висячим садам, и шанс действовать исчезал.

За шесть лет в Five самые разумные слова, с которыми столкнулся Герберт, были нацарапаны в анонимном приложении к меморандуму: «Это дело имеет наивысшую возможную важность, и поэтому должно рассматриваться на самом низком уровне». Это было до смешного, до тошноты правдой.

Как бы то ни было, выходные пришли и прошли, когда великие и хорошие люди делали вещи, которые, без сомнения, были одновременно хорошими и хорошими. Паника началась в понедельник, когда Берджесс и Маклин были на полпути к Москве. В пятницу они сели на полуночный паром из Саутгемптона в Сен-Мало, где встретили российских разведчиков, которые дали им фальшивые документы и маршрут через Вену.

Во время обыска в офисе Маклина Герберт обнаружил кусочек своей собачки:

Осмелился покинуть стадо, которое они ненавидят,

Осмелился подвергнуть сомнению церковь и государство.

Влажная солома на приливе,

Они знают, что выбрали проигравшую сторону.

Естественно, был запрос; естественно, это был фарс; и, естественно, был падающий парень.

Нет, сказал де Вер Грин, никто из Наблюдателей не связывался с ним в пятницу вечером, чтобы сообщить о своих подозрениях.

Да, конечно, он ожидал этого; особенно мистера Смита, который имел оперативное командование и на которого возлагалась вся тактическая ответственность. Маклин помахал рукой, но мистер Смит все еще не подумал сказать де Вер Грину.

Нет, он не ожидал этого от столь уважаемого профессионала.

Да, он согласился; такая некомпетентность была ошеломляющей и должна быть наказана.

Все это время де Вер Грин смотрел прямо на Герберта, не шевелясь.

Это было слово Герберта против его, и де Вер Грин был выше на засаленном шесте; он прослужил тридцать лет, поступив прямо из Оксфорда; он был одним из них.

Пять - не место для справедливого слушания. Было сочтено, что аргумент в пользу своего дела подразумевает отсутствие суждения. «Потому что я так говорю» и «Так всегда делалось» - вот что завершило обсуждение. Внешние обзоры исключены из «соображений безопасности».

Даже когда Империя рушилась, все в Пятерке цеплялись липкими пальцами за свои маленькие сферы влияния.