Галина Романова - Красотка печального образа [litres]

Она точно жива, вопрос, надолго ли?!

Александра заворочалась и попыталась приподняться.

Надо же! Она и не связана. Руки, ноги, с трудом, но шевелились. Сделала попытку приподняться, но сильная боль в спине и голове буквально пригвоздила к… Кстати, а на чем она лежит?

Трясущиеся пальцы прошлись вдоль тела. Прощупывалось что-то твердое и гладкое, но не камень, нет, и не бетон. Кажется… кажется, это очень сильно утрамбованная почва.

Александра попробовала поскрести ее ногтями и тут же почувствовала, что зацепила. Точно! Она лежала на земле. Только вот где? Темнота была такая, что хоть глаза выкалывай. Разве может быть так на улице? Пускай даже и ночь непроглядная, но где-то да мелькнет неосторожный проблеск света. А тут… Ну словно в подвале каком-то!

Так, стоп! А ведь и правда похоже на подвал. Под ней убитая в камень земля. Темнота опять же, запахи очень странные. Кажется, даже квашеной капустой отдает. И еще мышами, вот! Точно же пахнет мышами. Не они ли копошатся слева от нее. Да так копошатся, что можно подумать, их тут сотни. Мамочка!!! А может, и правда их тут целая свора?! А вдруг не мыши вовсе, а крысы! Тогда все! Тогда ее съедят заживо.

И она начала через великую силу, через невозможную саднящую боль в спине подниматься. Поднималась, а сама постанывала и причитала еще. Причитала все больше для того, чтобы не пугаться странных нарастающих шорохов. Чтобы слышать еще хоть что-то, кроме этого, хотя бы вот даже и голос свой собственный.

Поднялась все-таки, надо же! Поднялась и тут же голова уперлась в деревянную балку. Теперь никаких сомнений не оставалось. Она в подвале! А зачем?

Зачем ее выманили из дома? Зачем потом усыпили? Ее же усыпили! Она до сих пор помнит странный запах от накинутой на лицо влажной тряпки. Сначала было обжигающее шею жутковатое хриплое дыхание, а потом уже чья-то сильная рука обхватила ее за шею, и следом тряпка на лице.

Все-таки она подобралась! Подобралась слишком близко к разгадке, и ее поспешили устранить таким вот тривиальным способом. Усыпили, вывезли куда-то и запихнули в пропахший мышами либо крысами – в этом еще предстояло разобраться – подвал. Почти тут же возник закономерный вопрос: а почему же не убили? Почему не ножом в спину, как всех предыдущих жертв?..

Александра уперлась головой и руками в осклизлую балку и попыталась потверже встать на ноги. Нужно быть во всеоружии, когда мерзкие копошащиеся твари начнут нападать на нее. Нужно оказать хоть какое-то сопротивление. Не сидеть же, сложа руки, позволив сожрать себя заживо.

Какая все-таки мерзость, а! Лучше бы убили!

Не удержавшись, Александра всхлипнула и проговорила, как ей показалось, вполне отчетливо:

– Ну что, гадкие грызуны, нападать на меня станете, да? Станете рвать меня на кусочки, да? Ах вы, крысы поганые!

И вот тут, святые угодники!.. То, что неприятно копошилось где-то сбоку, вдруг проговорило вполне человеческим голосом, причем голосом до боли знакомым:

– Сама ты крыса!

Сначала Александра охнула, потом зажмурилась. И снова распахнула глаза, будто это помогло бы рассмотреть того, кого она поторопилась обидеть.

– Катька!!! Катька, ты?! – И глаза моментально защипало, только не от напряженного вглядывания в кромешный мрак, а от слез. – Где ты, зараза?! Не видно ни черта!

– Тут я, Шурик! Тут! – сипела Катерина, заревев. – Я давно уже тут! Меня небось никто уже и не ище-е-ет…

– Дурочка беспросветная. Все тебя ищут, все!

Ей пришлось оторваться от прогнившей балки, хотя и не хотелось. Казалось, убери она руки, и все рухнет ей… им теперь уже на голову. Но убрала руки и пошла, осторожно нащупывая каждый свой шаг.

Шла, кажется, бесконечно долго, а Катьки все найти не могла. Ревела где-то совсем рядом, белугой ревела, позабыв напрочь о том, как могла когда-то безутешно плакать, красиво роняя слезу и осторожно слизывая ее кончиком языка.

– Кать, ну ты где, а?!

– Здесь я, Шурик. Здесь. – Катька уже и икать принялась, то ли от горя, то ли от радости. – Я сама ничего не вижу, хотя сижу тут год уже наверное… Хоть кормят и то благо. А подохла бы здесь давно! А крыс тут точно нет, Шурик. Ни крыс, ни мышей. Чего им тут жрать?..

Она ее нашла! Уперлась кроссовками прямо в Катькины коленки и чуть не упала на нее. Осторожно опустилась рядом, протянула к ней руки и принялась ощупывать.

– Ты почти голая, Кать, – снова всхлипнула Александра от жалости. – Тебе же холодно, наверное, бедная ты моя…

– Я уже ничего не чувствую, Шурик, ничего. Даже бояться уже устала. – Катькины руки тряслись, осторожно поглаживая ее по щекам, волосам. – Сначала было холодно, страшно до визга, а потом отупела просто, понимаешь?! Думала, уж лучше бы убили! И то лучше, чем эта неизвестность. Ты-то как попалась?

Александра потрогала земляной пол рядом с Катькиными коленками и, охая то и дело, пристроилась, прислонившись к каменной стене.

– Я попалась классически, – вздохнула она через паузу. – Уснула, просыпаюсь, света нет. Я щелк, щелк выключателем. Света нет. У соседей, главное, горит, а у меня нет. Думаю, на рубильнике опять что-то… Там кнопка такая…

– Да помню я, помню. А дальше! – Катька пододвинулась к ней плотнее, обвила ее спину и ткнулась лицом прямо в ключицу. – Ты пахнешь так здорово, Шурик. А я!.. Господи, забыла, что такое ванная… Так что там было после этой кнопки?

– Дальше был ужас!

И она рассказала Катьке все – и про то, как шла, вздрагивая от каждого прикосновения цветочных листьев. И про то, как скорее уловила, чем услышала за своей спиной чужое дыхание, и как на лицо ей накинули тряпку, пропитанную хлороформом.

– И вот я здесь, с тобой, – закончила Александра свое короткое повествование. – За что? Почему? Где теперь Толик? Ничего не знаю! И главное, мучаюсь одним вопросом…

– Каким? – странным бесцветным голосом отозвалась Катерина, и чуть подалась назад.

– Почему меня не убили?!

– Потому же, наверное, почему и меня, – хмыкнула та удрученно.

– И почему же?

– Наверное, из жалости.

– Из жалости?! Это кто же такой… Кто же такой жалостливый?! Просто плачущий убийца, елки-палки! – фыркнула зло Александра и, найдя в темноте Катькину голову, погладила ее по спутанным слипшимся от грязи волосам. – А ты не знаешь, кто это такой?

Та молчала невероятно долго, сокрушенно вздыхая в темноте, словно сонная корова, честное слово!

– Кать! Чего молчишь? Ты что же, знала, кто убивает? Знала, кто за всем этим стоит, так? – саднящая боль в спине сделалась просто непереносимой, и в голове снова будто раскаленной кочергой поворочали. – Ты что же, все, все, все знала?! И кто же это, Катька?!

– А ты так и не догадалась до сих пор? – Теперь уже и Катькины коленки убрались от ее ноги, и сразу сделалось вдруг холодно и страшно.