Галина Романова - Красотка печального образа [litres]

– Нет. Не поняла.

Как же не было?! Ну как же…

Все в один голос твердили, что он был именно в это одет и… Теперь вот все оказывается по-другому?

– Ну что ты, как маленькая! – Катькин шепот моментально вырос до недовольного клекота. – Подставы это начались, понимаешь?! Самые настоящие подставы!!! И машина Ромкина потом фотографа этого сбила насмерть, хотя не он сидел за рулем!.. И Гарика тоже…

– Какого Гарика? – ахнула Александра, ей начало казаться, что вот еще немного, и она научится различать предметы прямо здесь в полной темноте, до такой степени звенело в мозгах.

– Самойлова, милая, его сердешного. – Катька вдруг закатилась мелким истеричным смехом. – Я ведь тоже по сайту поблуждала. Ромка ко мне с ноутбуком явился и показал, что и где. А там мужик на мое имя запрос прислал. Я возьми и ответь. Потом еще и еще. Завязалась переписка. Ромка предупреждал, трусил, но изменить ничего уже не мог. Я же ему пригрозила. Говорю, не позволишь с Гариком общаться, сдам всех к чертовой матери.

– Неужели тебе не страшно было, Катька?! Ты же рыдала под окнами Инги Владимировой! Ты же…

– Рыдала, и что с того?! Порыдала и забылась на другой день, когда с Гариком пообщалась. Он мне такого наобещал. У него ведь ко мне все серьезно, понимаешь?! А потом и Ромку убили, так некстати, черт!

Это было вполне в Катькином духе, когда пер вот из нее ее заразный эгоизм, подминая всех и все. И поделать с этим ничего нельзя. Ни ей, ни тому, кто рядом. Она всегда была полна им до краев. Даже теперь, когда сидела на куче протухшей квашеной капусты подруга не изменила себе, любимой, ни на йоту.

– Черт побери все на свете, Катька! – ахнула Александра, поняв, что в ее рассказе не прозвучало главного, того, ради чего все это повествование и затевалось. – Но как же ты?.. Как же ты узнала обо всем? Ты ведь к тому моменту, когда убили Ромку, к примеру, уже исчезла! Ты, что же, общаешься со своим тюремщиком?!

– Еще как! Провалиться бы ему вместе с нами! Хотя нам-то уже как бы и проваливаться некуда, и так уж… – И Катька неожиданно грубо выругалась.

– Ну! И кто же в нашем городе такой умник, Катька?! Если ты сейчас мне не скажешь… – Говорить что-нибудь, типа, убью, задушу, зарежу, было неуместно, им и так неизвестно, сколько оставалось, поэтому она сочла за благо опустить финал, прикрикнув: – Ну!

– А ты что же так до сих пор и не догадалась, кто вокруг тебя таким заботливым и хлопотливым другом скачет? – Катька недоверчиво хмыкнула: – Ох и легко тебя развести, подруга. Ох, и легко!..

Самойлов Гавриил Иванович в раздражении завозился на разложенном диване. Правая рука и нога, загипсованные почти полностью, дико чесались под повязкой. Вязальная спица, которой его снабдила мать Катерины, доставала лишь частично. И сколько он ни прилаживался, дикая смертоносная чесотка уползала все глубже и глубже под повязку.

Все эти неудобства, плюсованные с неподвижностью и помноженные на исчезновение Катерины, превратили его жизнь в полное дерьмо. Он, конечно же, не помышлял о суициде, нет. Упаси, боже! Но жить стало как-то неинтересно. Все стало казаться тусклым, серым, невероятно однообразным.

Ну, множится его состояние день ото дня и что? Дальше-то что? Станет еще больше? Кому… Для кого…

Ну, стоит у него в пригородах одного из областных центров двухэтажный особняк с дюжиной спален и мебелью общей стоимостью с семизначное число. И что? Кому прыгать по этим диванам? Кому плескаться и визжать в бассейне? Девкам пришлым? Так надоели давно. И восторг их надоел, и сюсюканье, и услужливость, заведомо предсказуемая. Все надоело!..

Когда скуки ради он начал мотаться по сайтам знакомств и наткнулся там на фотографию Катерины, то вдруг подумал, что вот эта девица ему непременно нагрубила бы, если бы он…

Ну не важно, что бы он… Важно, что она глянула бы на него эдак, может, чуть высокомерно, может, с неудовольствием. И непременно сказала бы при этом:

– А не пошел бы ты, козел!

И вдруг захотелось ему такого вот отпора. Пускай даже грубости, но захотелось. И он принялся бомбить этот сайт, прилично проплачивая каждый свой шаг, приближающий его к желанной хамке.

Она ведь оказалась именно такой, как он себе представлял. Именно такой! И даже грамматические ошибки допускала в своих электронных письмах. А он читал и умилялся, как последний идиот. Ну, может, и не идиот, но умилялся.

Вот захотелось ему в свой дом такую грубияночку.

Блажь? Прихоть? Каприз?

Не-е-ет, ни то, ни другое, ни третье. Это было четко сформулированное желание. Желание, вылепленное временем, опытом и знанием человеческих душ.

Пускай кичлива Катерина, пускай эгоистична и взбалмошна. Лишь бы не было у нее стратегического плана по укрощению богатенького папеньки, как звали его и ему подобных бизнесменов длинноногие холодные сучки.

Ох, как он ненавидел таких! Как презирал!

У них же все на свете рассчитано, обмозговано, распланировано на десятилетие вперед. И брак с таким, как он. И беспроблемная жизнь, и отдых в самых дорогих и экзотических местах. Дети потом тоже планировались, но совсем не так, как ему того хотелось бы.

Дети у этих сучек ассоциировались непременно с няней. Никакого грудного вскармливания, никаких пеленок, никаких бессонных ночей. А по достижении нужного возраста, под зад им коленом в какой-нибудь Кембридж. Ну и что с того, что малыш скучает, плачет и просится домой! Привыкнет, ничего… Главное – престиж!..

Вся эта подло пахнущая светскость, перенесенная с паркетных полов званых вечеров к домашним очагам, вызывала у него устойчивую неприязнь к браку. К браку со светскими красотками или с особами себя к ним причисляющими.

Ему хотелось просто ввалиться домой поздним вечером. Швырнуть портфель у порога. Шумно выдохнуть, нашарить растоптанные непременно клетчатые тапки, такие были у него в студенческой общаге, кажется, целую вечность назад. Надвинуть их с кряхтением на ноги и тут же громко потребовать жрать!

Катька бы точно поняла его с полуслова, она же не лощеная вышколенная стерва, приученная невозмутимо реагировать на все проявления мужского деспотизма. Она нормальная, конкретная девчонка, не избалованная жизнью, которая тоже может позволить себе иногда сказать: «я жрать хочу» или, а «не пошло бы оно все».

Самойлов прекрасно понимал, что многие его не поймут. Но отдавал себе отчет в том, что ему глубоко плевать на их мнение.

Он давно состоялся! Он мало зависим от других! Он имеет право, и может теперь уже – хвала удаче, успеху и трудолюбию – позволить себе общаться только с теми, с кем ему приятно. И вот теперь ему совершенно точно, он был в этом уверен, хотелось жениться на Катьке-заразе, так называла ее подруга Александра. И хотелось, чтобы Катька нарожала ему детей, которые бы визжали в доме с утра до вечера. Чтобы жизнь била ключом, чтобы бурлила, а не стояла затхлой водой в забытом болоте.