Наталия Антонова - Ошибка маньяка

– Бывают же такие лохи, – нелестно думал Юрий Гаврилович о муже любовницы.

– Скажите, на Нине было что-то из вещей или аксессуаров розового цвета?

– Клипсы, – вздохнул Омелянов и добавил, – у вас на лице написано, что вы считаете меня сволочью. Может так оно и есть, но Нинку мне до слёз жалко, хотите, верьте, хотите, нет. Если бы знал, кто её, так своими руками порешил бы гада.

– Охотно верю, – сказала Мирослава, – прощайте, Юрий Гаврилович.

– Прощайте, чего уж там, – махнул рукой Омелянов.

– Какая яркая сегодня луна! – сказала Мирослава.

– Пожалуй, – согласился Морис.

– Не нравится мне всё это, – пробурчал Наполеонов, пролезая между ними.

– Тебе табуреточку принести? – улыбнулась Мирослава.

– У, злыдня!

– Шурочка, да я же любя, – она чмокнула его в макушку.

Наполеонов сердито отмахнулся, – тебе бы всё хихоньки, да хаханьки.

– Не ссорьтесь, – сказал Морис.

– Как же не ссориться? Когда такая луна?!

– Ну, луна, ну и что? Она уже миллион лет луна!

– Чует моё сердце, что сегодня ночью опять свершится убийство!

– Тоже мне пророк выискался, – иронично отозвалась Мирослава.

– У тебя, что, Шура, тоже интуиция? – спросил Морис.

– Какая к дьяволу интуиция! – вознегодовал Наполеонов, – я печёнкой чую!

– Ты бы определился, сердцем или печёнкой, – заметил Миндаугас.

Наполеонов сердито покосился на него.

– Он у нас авгур, – деланно серьёзно произнесла Мирослава, – те тоже по потрохам предсказывали. Правда, они по-птичьим, а Шура у нас гуманист, он по своим.

Морис улыбнулся.

– Да, ну вас! – сказал Шура и погрозил им кулаком, – вот я посмотрю, что вы завтра запоёте.

Он быстро вышел из гостиной и вскоре его силуэт, направляющийся к тропинке в саду, промелькнул за окном.

– Ну и зачем обидели человека? – спросил Морис.

– Сама не знаю, – пожала плечами Мирослава.

– А ведь он может оказаться правым, – грустно проговорил Миндаугас.

– Может, – согласилась Волгина, – луна и правда сияет вызывающе, – будь я на месте какого-нибудь…

– Вот только этого не надо, – перебил её Морис, – выставив вперёд обе руки.

– Ладно, не буду, – она взяла его за руку и увлекла за собой.

Вскоре они оказались на крыльце, где принимал лунные ванны Дон.

– Ты не знаешь, куда Шура побежал? – спросила его Милослава.

– Мр, – лениво отозвался кот, в смысле понятия не имею.

– Он мимо тебя прошёл, – не отставала хозяйка и даже присела рядом и потыкала в мягкий шелковистый бок.

Кот недовольно облизнулся, и перевернулся на другой бок, всем своим недовольным видом давая понять, что он не нанимался следить за хозяйскими гостями. Он не собака какая-то, а Кот!

– Всё с тобой понятно, – сказала Мирослава.

Морис с рассеянной улыбкой наблюдал за перепалкой кота и хозяйки.

– Вот уж точно говорят, – подумал он, – милые бранятся, только…

– Знаешь, я пожалуй, пойду спать, – донёсся до него голос Мирославы.

– А Шура?

– Не заблудится. У нас всё-таки сад, а не лес густой. Прогуляется, ветерком его обдует, успокоится и тоже спать ляжет.

– Как знаете, – отозвался Морис.

Она ушла в дом, а он остался на крыльце.

Постояв ещё минуты две, он спустился по ступенькам и направился к дорожке.

Главная дорожка вела к воротам, но от неё ответвлялось ещё несколько тропинок.

Выбрав наугад одну из них, Морис зашагал по выстилающей её плитке.

Дорожка привела его к пруду. От света луны было светло почти как днём.

При его приближении раздались шлепки. Это попрыгали в воду лягушки.

Но Шуры здесь не было.

Морис повернул обратно.

Прошёлся до старой ветвистой яблони, где они любили посидеть в жаркий летний полдень и поговорить о том, о сём.

Но и на скамье Наполеонова не было.

На ней были только листья, которые падали с веток, задеваемые едва ощутимым ветром.

Морис сорвал три яблока, два положил в карман вельветовой куртки, а одно вытер носовым платком и с удовольствием надкусил. Брызнул, приятно освежая, кисловатый сок.

Миндаугас свернул на другую тропинку.

На траве и цветах поблёскивали крупные капли росы. Лунный свет превращал их в светляков, которые так любили воспевать поэты прошлых веков и влюблённые.

– В наше время мало кто из влюблённых бродит по ночам в саду, они скорее сидят в сетях интернета, – почему-то взгрустнулось ему. И воображение ужасающе ясно нарисовало огромную сеть, конца которой видно не было и всюду смутные силуэты людей, молодых, старых и совсем детей. И казалось, что паук прячется где-то совсем рядом и что вот-вот промелькнёт его ужасающая тень. Морис затряс головой, прогоняя видение.

– А ведь эта ночь так хороша! – захотелось Морису воскликнуть вслух. Но он воздержался.

Молча, он наслаждался тишиной и покоем сада, смиренно и бесстрашно готовящегося встретить приближающиеся холода и метели.

Жаль, что людям так часто не хватало и смирения и бесстрашия.

Шуру он нашёл в самом дальнем углу участка, где росли старые липы, которые Мирослава любовно сохранила при планировании и благоустройстве приусадебного участка.

Под липами в виде лодочки стояли на земле качели.

На одной стороне на скамеечке из дощечек сидел Наполеонов.

Морис забрался вовнутрь, сел на противоположную сторону, достал из кармана второе яблоко, вытер его и протянул Шуре.

Тот, молча, принял угощение и впился в него зубами.

– Ну чего ты, – тихо проговорил Морис.

– На душе паршиво, – отозвался так же тихо Наполеонов.

– Кто знает, может сегодня ничего не произойдёт ужасного и твоя интуиция вводит тебя в заблуждение.

– Не интуиция! – воскликнул Шура, – а логика! – он постучал костяшками пальцев себе по лбу.

– Логика, – не стал спорить Морис, – тогда тем более.

– Что значит, тем более?

– Логика не всегда предсказывает верное развитие событий.

– Что, значит не всегда?! Ты луну видишь?! – Шура ткнул пальцем в небо.

– Вижу.

– Вон как сияет, зараза! Была бы она фонарём, взял бы камень и бах! Никаких проблем.

Морис невольно улыбнулся, – помнится мне, что камень орудие пролетариата.

– А я, по-твоему, кто? – вскинулся Наполеонов, – вкалываю, как последняя лошадь!

– Не только лошади вкалывают, – неопределённо отозвался Морис.

– А кто же ещё?

– Мулы, ослы…

– Не обзывайся! Научился у Мирославы. Кстати, где она?

– Спать пошла.

– Подруга детства называется, – почему-то обиделся Наполеонов.

– Слушай, пойдём лучше чаю выпьем, – предложил Морис.

– Ну, его, – отмахнулся Шура.

– Там, кажется, в холодильнике пара «наполеонов» завалялась… – небрежно произнёс Морис.

– Что значит, завалялась? – тотчас встрепенулся Шура.

Морис пожал плечами.