Наталия Антонова - Тень другой женщины [litres]

– Вот какая грустная история, – закончил Наполеонов.

– Ты был прав.

– В чём? – удивился Наполеонов.

– Помнишь, в самом начале расследования ты сказал, что если бы Софья не пошла в этот салон, то осталась бы жива.

– Да, припоминаю. И знаешь, мне всё-таки жаль Сафронкова.

– Сафронкова? – удивилась Мирослава.

– Ну да, в сущности, несчастный мужик! Вторую жену он выбрал похожей на первую, потому что на подсознательном уровне любил Софию и хотел, чтобы рядом была именно она, а не какая-то там Софья.

– Ну знаешь, – развела руками Мирослава, – у меня слов нет!

– А теперь один как перст, – словно не слыша её, продолжил Шура.

– Не надо было по бабам бегать!

– Грубиянка ты! – обиделся Шура.

– Но вообще-то она права, – заметил Морис.

Шура хотел что-то ответить, но не успел.

– Послушайте, мальчики, – обратилась Мирослава к Морису и Шуре, – вы когда-нибудь слышали о такой поэтессе, как Мария Моравская?

– Моравская? – переспросил Наполеонов и, подумав полминуты, пожал плечами: – Что-то не припомню такую.

– А я натыкался на её стихи в интернете, – ответил Морис, – и там даже была её краткая биография.

– И как тебе её стихи?

– Даже не знаю…

– Не впечатлили?

– На мой взгляд, они слишком женские, – ответил Миндаугас.

– Ещё один шовинист завёлся в моём доме, – фыркнула Мирослава.

– Нет, но… – смутился Морис.

Шура довольно хмыкнул.

– А что там было в её биографии?

– Только то, что она родилась в Российской империи, в Варшаве, то есть современной Польше, потом её семья переехала в Одессу, а повзрослевшая Мария перебралась в Санкт-Петербург, где занялась не только поэзией, но и политикой, придерживаясь социалистических взглядов. После революции перебралась в США. Новая родина не слишком-то пришлась ей по вкусу, но она быстро выучила английский язык и адаптировалась до такой степени, что стала указывать американцам на ничтожно малое количество свобод в их стране. Что не помешало ей публиковать и издавать в США свою прозу. Там же она вышла замуж за американского автора детективов. Супруги жили в Нью-Йорке, потом на Майями. А потом Моравская оказалась в Чили, став женой почтальона.

– Кого? – удивилась Мирослава.

– Почтальона.

– Странно.

– Что странно?

– С писателя на почтальона…

– И она ещё обзывает нас шовинистами, – ехидно заметил Шура.

Мирослава наградила его испепеляющим взглядом.

– А что я, – сразу пошёл на попятную Шура, – я в том смысле, что, может быть, ей надоел прохладный по темпераменту североамериканец, и она поменяла его на пылкого южноамериканца. Разве такого не могло быть?

– Как одна из версий сойдёт, – усмехнулась Волгина.

– Вот! А я хотя и не Мария Моравская, но зато у меня есть песня в тему!

– В тему? – в один голос спросили Морис и Мирослава.

– Да!

– Тогда пой!

– Гитару!

Морис и Мирослава сходили за гитарой вдвоём и вручили её распиравшемуся от гордости Наполеонову.

Пробежав пальцами по струнам, Шура торжественно объявил:

– Премьера песни «Целлюлит!».

Морис и Мирослава изумлённо переглянулись.

А Шура запел:

После завершения исполнения новой песни раздались бурные овации и оглушительный хохот.

Не смеялся только Дон. И то только потому, что коты, как высшие существа, сдержанны в проявлениях своих эмоций. И могут только снисходительно улыбаться.

Что и делал сейчас кот, положив свою мудрую голову на обе вытянутые лапы.