Наталия Антонова - Тень другой женщины [litres]

– Нет. Вообще-то я не знаю. Но если бы она появилась, мои служащие непременно сообщили бы мне.

– Конечно, факт посещения салона Анастасией Ивановной не мог бы пройти мимо вашего внимания.

– Вообще-то салоном в основном занимается Паша, – слегка смутившись, призналась Горшкова.

– А кто это?

– Павел Антонович Силаев – старший менеджер. Но Паша мне как старший брат. Вы меня понимаете?

Мирослава кивнула. Хотя она ничего не поняла бы из лепета Алевтины, если бы до этого её не ввёл в курс дела Наполеонов. Она прекрасно помнила о том, что Силаев был другом брата Самойловой. Близким другом. И по этой причине теперь опекает большую девочку Алевтину, любящую куклы. И надо сказать, что куклы, сделанные Горшковой, впечатляют.

– Алевтина Самойловна!

– Можно просто Алевтина.

– Хорошо. Алевтина, вы не помните, массажистка Ева Монина давно у вас работает?

– Давно. – Алевтина наморщила лоб, зашевелила губами и выдала: – Шесть лет.

– Спасибо вам большое. Извините, что я вас потревожила.

– Ну что вы! Не за что! – Горшкова послала ей искреннюю улыбку и предложила: – Заходите в наш салон.

– Спасибо, – улыбнулась Мирослава, – но если только полюбоваться на вашу Шамаханскую царицу.

– Вам понравилась кукла? – вся зажглась Алевтина.

– Очень! – ничуть не покривила душой Мирослава. – Она просто чудо!

– У меня в конце этого месяца персональная выставка в галерее «Вишнёвая роща». Вы придёте?

– С удовольствием.

– Тогда вот вам пригласительный, – Алевтина порылась у себя на столе и протянула Мирославе красиво оформленный билет, – хотя нет, – тут же отдёрнула она руку, – вы ведь захотите прийти с друзьями?

– Возможно, – улыбнулась Мирослава.

– Тогда вот! – сказала Алевтина и протянула детективу целую кипу билетов.

– Спасибо! – проговорила Мирослава. – Но не разорит ли вас такая щедрость?

– Не разорит! Можете не переживать. Только приходите обязательно! – попросила Горшкова. – И с друзьями.

– Непременно! – Оказавшись за дверью, Мирослава мысленно уже представила толпу из оперов, экспертов с жёнами, не забыть Легкоступова и чету Белозёрских. Можно прихватить Клавдию Ивановну с Ксюшей и, конечно, тётю Викторию с мужем. Хорошо бы ещё и тётю Заю вытащить, ну и любимую подруженьку Люси, – Мирослава улыбнулась, – с родителями.

Вернувшись домой, она положила пачку билетов на стол перед Морисом.

– Что это? – изумился он.

– Пригласительные билеты на персональную выставку кукол Алевтины Горшковой.

– Это той самой, которой принадлежит «Шамаханская царица»?

– Точно, ей.

– И зачем так много? Я подозреваю, что вы скупили всю кассу.

– Нет, – улыбнулась Мирослава, – я ничего не покупала.

– Тогда откуда же? – Морис кивнул на лежащие на столе билеты.

– Алевтина Самойловна подарила.

– И за какие же такие заслуги, позвольте спросить, сударыня? – усмехнулся Миндаугас.

– Позволяю. Пока заслуг нет. Просто восхитилась её куклой.

– Понятно, а ещё говорят, что миром правят голод и любовь.

– Неправильно говорят?

– Всё чаще убеждаюсь, что им правит лесть.

– Нет. Она не правит, а рулит, – подмигнула ему Мирослава.

– Есть разница?

– Вообще-то, да. Правда, малюсенькая. – И Мирослава показала, какая именно, почти вплотную сблизив указательный и большой пальцы.

– Ох уж эти нюансы русского языка, – улыбнулся Морис. – Но вообще-то сейчас меня волнует совсем другое, – убрав улыбку с лица, сказал Морис.

– Что же именно?

– Мы ведь ни на йоту не продвинулись в расследовании убийства.

– Это как сказать, – загадочно улыбнулась Мирослава.

– У вас появились новые версии?

– Версия, – уточнила она, – одна. И она давно крутилась в моём подсознании.

– Не поделитесь?

– Пока нет. Но скоро ты всё узнаешь.

– Вместе с остальными зрителями в первом ряду.

– Не принижай свою значимость. – Она подошла к нему вплотную и нежно коснулась указательным и большим пальцем его виска, соскользнула на щёку, замерла на губах.

Он затаил дыхание и закрыл глаза. А когда почувствовал, что её пальцы упорхнули, открыл их. Но Мирославы уже не было в комнате. Миндаугас тихо вздохнул и занялся текущей работой.

Было раннее утро. По идее, Даниле Ильичу надо было бы собираться на работу. Но он всё тянул время, поглядывая почти с ненавистью на ни в чём не повинные часы. Ругался себе под нос – гори оно синим пламенем, это модельное агентство.

«А на что ты собираешься жить?» – пытался вразумить его внутренний голос. Но Данила отмахивался от него, как от надоедливой мухи. В конце концов, он может продать свой бизнес и заняться чем-то другим. Деньги у него есть. А от общения с девицами всех мастей после смерти Софьи его начало мутить. Он считал, что это она, Софья, во всём виновата, в том числе и в своей собственной смерти. И хотя Данила понимал, что это бред, цеплялся именно за данную спасительную мысль. Это Софья сбила его с пути истинного, испортила ему жизнь и всё прочее! Это она, она!

Его рука машинально тянулась к телефону, и было трудно не пойти у неё на поводу. И всё-таки Данила Ильич не выдержал и позвонил Софии, она тотчас отозвалась и спросила:

– Что случилось? – Голос её при этом звучал взволнованно.

– Ничего, просто соскучился, – признался Данила Ильич покаянно.

– Соскучился? – Она удивилась или только сделала вид.

– Я хотел бы встретиться с тобой. – Голос его затрепетал от нежности.

– Зачем? – спросила она сухо.

Данила рассчитывал на другую реакцию, но, скрывая разочарование, проговорил:

– Просто посидеть в кафе, как в старые добрые времена.

– Но времена изменились, – ответила бывшая жена, – и теперь они, Данила, – она сделала акцент на его имени, – недобрые, хоть и старые. – Голос Софии теперь был грустным.

– Но ведь можно всё исправить, – сказал он, приободренный её грустью.

– Извини, Данила, но нет, – ответила она так холодно, что в его сердце растаяли последние крохи надежды.

– Но почему? – едва выдавил он из себя.

– Ты сам знаешь почему, – ответила она и отключилась, позабыв попрощаться.

Раньше его жена никогда не проявляла такой невежливости, и Данила Ильич понял, что Софию мутит от него не меньше, чем его самого от собственного бизнеса. И он догадывался, что уже не сможет ничего изменить или исправить. Он думал о том, что ничего бы этого не случилось, не встреться он с Софьей. И в то же время сам понимал, что лукавил. Как говорила ему перед разводом мать его покойного друга Евдокия Ивановна Потапова: «Это сейчас тебе, Данила, засвербело. А пройдёт совсем немного времени, и ты поймёшь, что совершил ошибку. Будешь раскаиваться, да поздно будет, как говорится, близок локоть, да не укусишь. Остановись сейчас! Ты ведь уже взрослый мужик. Возьми себя в руки».