Павел Орлов - Оперативный гамбит

Знаете, какая меня еще мысль частенько занимает! А вот как со всеми этими показателями в войну дело обстояло? Крамола, может быть, но все же рисуется мне при этом такая картина…

Вызывает знаменитый начальник партизанской бригады командира одного из своих отрядов и говорит ему строгим голосом:

— А что у тебя, Петро (Михайло, Грицко и т. п.), с планом по взрыву мостов?

— Стараемся…

— То-то я и вижу, что стараетесь, — передразнивает батька. — В прошлом году за второй квартал ***дцать восемь мостов подорвали, а в этом — только ***дцать два!

— Так в прошлом году мы в другом месте стояли! — разводит руками командир. — Там и речек было много, и оврагов. А здесь, почитай, одни болота. Откуда мостам взяться-то?

— Ты мне брось демагогией заниматься! Из-за твоего разгильдяйства и у всей бригады показатели плохие. Из Москвы уже по этому поводу звонили. Или, по-твоему, в Ставке хуже тебя соображают, сколько и чего взрывать надо, а?!

— Не хуже, конечно, — понуро соглашается тот, сраженный неотразимостью аргумента.

— То-то! Так что иди — думай… Три дня сроку тебе даю.

Петро (Михайло, Грицко) вяло козыряет и выходит. В дверях он сталкивается с командиром соседнего отряда, направляющимся «на ковер».

— А что у тебя, Павло (Мыкола, Сашко), с планом по поимке языков? — доносится из землянки зычный голос комбрига…

А наш герой — тот, у которого с мостами недобор вышел, — возвращается в отряд, вызывает к себе в землянку начальника штаба с комиссаром, и начинают они думать, как выходить из создавшейся ситуации.

— В Карасевке мост есть… — робко предлагает начальник штаба после некоторого раздумья. — Деревянный, правда, и узкий — машина по нему не пройдет, — но для количества вполне сойдет.

— Тю!.. Сказал тоже! — вскидывается комиссар. — Так ведь немцы им почти не пользуются — местные только. Да мы ж сами по этому мосту в Карасевку ходим. Продукты, то да се…

— Меньше будете в деревню шляться! — парирует начштаба. — На «то да се…»

— А жрать ты что будешь? — не сдается политработник.

— Если мост не взорвем — то нам всем троим вскорости баланду жрать придется! — язвительно замечает командир.

— А речку и вброд перейти можно, если понадобится! — вставляет ободренный поддержкой сверху штабист.

— Экий ты умный — «вброд»! — передразнивает комиссар. — Не июль, поди!

— А ты что — «то да се» отморозить боишься? — повышает голос командир отряда. — Так он тебе, может, через месяц-другой уже не понадобится… Короче, слушай боевой приказ: мост в Карасевке взорвать к е**ной матери!

И, припомнив последнюю фразу командира бригады, добавляет:

— Два дня сроку даю! Идите — думайте…

Чушь, скажете? Ну, дай-то бог…

А вот нас, повторяю, моментально заставили бы хлопнуть кавказцев с поличным, угробив при этом саму изначальную идею операции. Посему я молчу — и вы меня, пожалуйста, не выдавайте…

Выдвинутое было предположение о том, что эти сумки специально оставлены, чтобы проверить Волкова «на вшивость», мы практически сразу отвергли. Для подобного рода проверок вполне достаточно положить в шифоньер пакет граммов на триста-четыреста, а тридцать кило — это уже излишество. Так что друзья наши, видимо, промышляют сим грязным делом регулярно. Поэтому два вышеупомянутых листочка, рапорт и справка эксперта на всякий случай аккуратно подшиты в другую папочку — есть у меня таковая — до поры до времени. Даст бог, вернемся и к Сулейманову с Мамедовым, и уж тогда нам будет о чем побеседовать.

А пока названные граждане, как вы уже знаете, вновь продлили неофициальный договор с Волковым, который, пользуясь тем, что это необходимо по сценарию, в тот же вечер снова основательно нарезался. Причем сделал это не в одиночку, а с двумя «коллегами» с толчка, Петей и Сережей. Пятьдесят долларов — это все же сумма… Южане вечером из квартиры благоразумно удалились, так что застолье протекало чисто по-русски: с песнями, матюгами, выяснением отношений и — разумеется! — до последней копейки. «Запомни, Павел: ты постоянно должен сидеть без денег. Если появятся — пропивай, теряй, давай взаймы — без отдачи… Боярышник этот свой пей! Вернее, делай вид, что пьешь. Пузырьки пустые по квартире разбрасывай. Пусть видят, что ты — конченая мразь и тебя можно легко посадить на крючок…» — говорил ВБ во время инструктажа у меня на кухне. И Паша, надо отдать ему должное, старался изо всех сил…

На следующее утро он, морщась от головной боли и источая резкий запах боярышника, который не забывал периодически покупать у Шабалиной, попросил у кавказцев «на ремонт организма». Расим — тот, что постарше, — поморщился и, презрительно усмехнувшись, протянул Паше помятую купюру:

— На, а то совсем плохой…

И с этого момента отношение южан к хозяину квартиры резко переменилось. В этом, разумеется, есть и определенная «заслуга» Волкова — алкашей кавказцы не переваривают изначально. Но, сдается мне, это не главное. Пашка ведь и раньше каждый день пил, но при этом был для квартирантов чуть ли не лучшим другом. А дело в том, что накануне днем, буквально через час после упомянутого мною в рапорте разговора Волкова с Мамедом, «наружка», вновь по нашей заявке начавшая опекать Раджабова, зафиксировала его встречу с шашлычником. Причем, вопреки обыкновению, они беседовали довольно долго. К сожалению, приблизиться на достаточное расстояние, чтобы слышать подробности, сотрудники не могли, но мне представляется, что сейчас квартиранты должны будут что-то предпринять — выражаясь нашим языком, перейти к очередному этапу операции.

Так оно и вышло.

В тот же день — 14 сентября — Волков явился домой около пяти часов и, к своему удивлению, застал дома обоих квартирантов, сидевших около стола в глубокой задумчивости. Увидев вошедшего в комнату Павла, один из кавказцев — Сулейманов — подошел к нему вплотную и неожиданно спросил:

— Паша, где деньги?

— Какие деньги?! — удивился Волков.

— Не понимаешь… — процедил кавказец сквозь зубы и неожиданно с размаху ударил того кулаком в живот.

Бил не то чтобы очень уж сильно, и Паша охнул больше не от боли, а от неожиданности. В школьные и студенческие годы Волков, как вы помните, активно занимался боксом, поэтому инстинктивно амортизировал удар и, как он много позже мне признался, в первый момент с превеликим трудом подавил желание немедленно отправить обидчика в глубокий нокаут хуком справа. Но, к счастью, профессионализм взял свое: Паша согнулся в три погибели и, изобразив на лице боль, недоумение и испуг, опасливо отодвинулся от Сулейманова.