Лора Маршалл - Запрос в друзья

Я перехожу на страницу Марии и вижу, что Софи приняла ее в друзья, и уже собираюсь закрыть окно, как на глаза мне попадается еще один друг Марии — Натан Дринкуотер. Я роюсь в памяти, но это имя мне ничего не говорит. Уверена, что человек с этим именем в нашей школе не учился. Я перехожу на его страницу, но там ничего: ни постов, ни фото профиля — ничего. У него есть только один друг — Мария.

На «Фейсбуке» появляется групповое сообщение о встрече со старыми коллегами. Инстинкт подсказывает мне, что надо поступить как обычно — проигнорировать его, и пусть они думают, что мне это неинтересно, что я слишком занята работой и ребенком. Но я позволяю мышке подобраться к значку для ответа, пытаясь при этом представить, как сижу в баре с бокалом вина, болтаю, узнаю последние новости, обмениваюсь информацией. Наливаю себе еще вина, и в этот момент в дверь звонят. Я вздрагиваю, бутылка дергается у меня в руке, ударяется о бокал, вино разливается кровавой лужицей вокруг основания бокала и растекается по дубовой столешнице. Ставлю бутылку и крадусь по коридору. Даже после того, как нашла пропавшую фотографию, я до конца не смогла отделаться от мысли, что мне по-прежнему что-то угрожает, что кто-то следит за мной. Сквозь матовое стекло входной двери различаю силуэт, но не могу определить, кто это. Я останавливаюсь в темной прихожей, освещенная сзади кухонной лампой, и каждый удар сердца отдается во всем теле. Делаю шаг назад. Не буду открывать, прокрадусь обратно на кухню, и пусть тот, кто стоит за дверью, думает, что меня нет. Но потом открывается почтовый ящик, и я слышу голос:

— Луиза? Ты дома?

Я бросаюсь к двери и распахиваю ее.

— Полли!

Я так рада ее видеть, что, обняв, прижимаю к себе слишком крепко и не отпускаю слишком долго.

— Эй, что с тобой?

Я улыбаюсь, сдерживая слезы:

— Все хорошо. Просто так здорово, что ты пришла. А что ты здесь делаешь?

— Э-э-э, ты пригласила меня на ужин. Когда я сидела с Генри в прошлую пятницу.

— Боже мой, ну да, конечно. Прости, я совершенно забыла со всеми этими делами…

— Ты что имеешь в виду? Что происходит?

Я на минутку забыла, что она ничего не знает. С чего же начать? Стоит ли вообще ей что-нибудь рассказывать?

— Да ничего особенного, так, работы много, и еще там… Сама-то ты как?

— Ой, да все по-старому.

Мы проходим на кухню, и она усаживается за стол.

— О, пахнет вкусно.

— Это деревенский пирог, но только одна порция, — признаюсь я. — Извини. Но у меня еще есть салат, хлеб и закуски, пожалуй, нам на двоих удастся все это растянуть.

— Ничего, я принесла вино и печенье, — говорит она, выставляя все это на стол. — Кому нужен твой ужин?

Она видит на полке наше с Генри фото.

— Так ты нашла его? Вот видишь, я же тебе говорила! Держу пари, ты положила его где-нибудь, да и забыла про него. Так?

— Не совсем. Его взял Генри. Он брал его с собой, когда ездил к Сэму. Говорит, что скучает по мне, когда меня нет рядом.

— О, бедняжка Ги. — Полли кладет руку на сердце в порыве сочувствия.

— Знаю. Давай сейчас не будем говорить об этом, я не вынесу.

Пока готовится пирог, мы успеваем справиться с печеньем и откупориваем вторую бутылку. Полли засыпает меня историями из любовной жизни своей сестры и сообщает последние новости о моих бывших коллегах из «Блу Дор». Она собирается пойти на встречу старых коллег, объявленную на «Фейсбуке», и настаивает, чтобы я тоже пошла. Она еще не добралась до Майи и Фиби и ничего не спросила про Генри. Несмотря на то что она обожает Генри, а я очень люблю ее девочек, мы много о них не говорим. У меня есть приятельницы, с которыми я познакомилась благодаря Генри, разговоры с ними почти неизменно вращаются вокруг проблем с аппетитом, плохого поведения и «за» и «против» уроков плавания, но мне нравится, что с Полли мы можем поговорить о чем-то, не связанном с детьми. Она — настоящий друг.

Пока я выкладываю жалкую порцию пирога из формы на две тарелки, добавляю к нему несколько кусочков французского батона и по ложке салата, спрашиваю ее про девочек.

— У них все хорошо. Ну, что касается Майи.

Майя — крепкая и живая девочка восьми лет, которая удивительным и завидным образом умеет игнорировать мнение остальных, а вот ее сестра в свои двенадцать становится с каждой нашей встречей все более замкнутой и притихшей. Я полагала, что это обычные последствия взросления: неизбежное стремление к независимости, желание отличаться от других и, как следствие, отдаление от родителей и всех связанных с ними взрослых.

— А Фиби?

— У нее проблемы в школе. С другими девочками.

Ледяная рука хватает меня за живот, аппетит пропадает.

— Ты хочешь сказать, что ее травят?

— Ну, я не уверена, что это можно назвать травлей. Это происходит так… подспудно. Девочки в этом возрасте могут быть такими жестокими.

Мне ли этого не знать.

— А что они делают?

В каком-то смысле я не хочу в это вникать. Эта тема для меня была неприятна и в лучшие времена, а теперь я и вовсе не представляю, как смогу сохранить самообладание.

— Это трудно описать. Не зовут ее с собой, не предупреждают до последней минуты, насмехаются над ее внешностью. Думаю, она не все мне рассказывает. В середине четверти появилась эта новая девочка — и все пошло наперекосяк. Настроила лучшую подругу против Фиби. Знаешь, такая альфа-телка… — Она замолкает. — Да просто гребаная маленькая сучка.

Меня поражает, с какой злостью Полли об этом говорит. Я никогда не слышала от нее таких ругательств, не говоря уже о том, с какой ненавистью она описывает ребенка.

— Фиби всегда была такой веселой, с искоркой, а теперь она словно съежилась, просто увяла. Нет, я, конечно, готовилась к тому, что она изменится с возрастом, отдалится от меня, но я надеялась, что по сути, по природе своей она останется прежней. Но это происходит, и она теряет свой стержень. Эта девка разрушает ее, она забирает у меня Фиби.

Полли очень старается не разрыдаться. Мне так жаль ее, но я не в состоянии ответить ей адекватно. Для меня самой это неоднозначный вопрос, и я не знаю правильного ответа на него. Я только один раз столкнулась с этим как мать, когда Генри пожаловался мне, что Джаспер и Дилан не хотят играть с ним в паровозики. И хотя это больно ранило мое сердце, все же это не совсем то же самое.

— Ты ходила в школу? — только и могу спросить я.

— О да, несколько раз. Они стараются помочь, но, как я уже сказала, все происходит подспудно. Они особо ничего сделать не могут. Проблемы коммуникации — так они это называют. Смешная такая коммуникация.

Она глядит на еду, к которой почти не притронулась. Как же мне хочется дать ей почувствовать, что я все понимаю, утешить ее.

— У меня было… нечто похожее, когда я училась в школе, — говорю я неуверенно.