Лора Маршалл - Запрос в друзья

— Боже мой, — говорит она и заключает меня в объятия. Ноги у меня подкашиваются, и я падаю на нее, рыдая от облегчения. Наконец я могу расслабиться.

Мы прогуливаемся по парку Далича. Светит зимнее солнце, под ногами хрустит замерзшая трава. Генри крепко держит меня за руку, он не выпускает ее с тех пор, как мы узнали новость. Ему я сказала только, что папочка уехал ненадолго. Слова застревали у меня в горле, он почувствовал, что это не вся правда, и не стал выспрашивать подробности. Однако он то и дело спрашивает про свою сестру, поэтому я решила собраться с духом и устроить встречу с Кэтрин. Мне кажется, у нас с ней много общего.

Прошло две недели с того дня, когда я выбралась из спальни Генри и обнаружила, что Сэма в доме нет. Пока мы с Полли сидели на кухне и пили чай, дожидаясь приезда полиции, я чувствовала, как расслаблялись постепенно мои мышцы и тепло разливалось внутри меня. Генри что-то неразборчиво напевал в гостиной под уютное жужжание паровозиков, а мы с Полли разговаривали. Я рассказала ей то, чего никогда никому не рассказывала: про Марию, про нас с Сэмом, что он со мной делал, что я позволяла ему делать со мной и что я при этом чувствовала. И с чего я решила, будто между нами возник барьер, которого не было прежде? Ведь на самом деле произошло обратное: барьер, который я воздвигала при каждой нашей встрече с первого дня знакомства, исчез. И теперь она видит меня такой, какая я есть.

Мы вместе молчали, когда звонок в дверь неумолимо напомнил мне о том, что я не могу вечно оставаться в коконе своей квартиры. В манерах детектива-инспектора Рейнолдс, при всем ее неизменном профессионализме, появилось некое сопереживание. В отличие от предыдущих наших встреч я говорила, не останавливаясь. Я рассказала ей все. Она объяснила, что, учитывая срок давности и последующие действия Сэма, вряд ли мне будет предъявлено обвинение по поводу смерти Марии или умышленного искажения информации про сообщения на «Фейсбуке». Я не стала спрашивать Рейнолдс, намерена ли она поведать Бриджит и Тиму о моей роли в событиях той ночи в 1989 году. Страница на «Фейсбуке» была уничтожена, и с того дня, как я сбежала от Бриджит, я больше ничего не слышала ни о ком из них.

У Рейнолдс была для меня новость: за час до того пеший турист сообщил о брошенной около скал в Шарн-Бей машине Сэма. Она находилась у подножия крутой, почти непроходимой тропы, ведущей от главной дороги вниз, к школьному лесу и скалам. Водитель врезался в дерево и просто бросил ее на месте. Ее передний левый бампер разбился о сосну, вокруг были разбросаны осколки фары.

Я не могу не думать о том, как он гнал по ухабам через темную лесную чащу. Интересно, он думал о Марии или о Софи? А может, вспомнил про Генри и Дейзи? Наверное, и про нас с Кэтрин. С тех пор как я получила от Марии запрос в друзья, мне не давал покоя вопрос о том, что на самом деле произошло с ней. Больше мне не придется фантазировать на эту тему. Правда обошлась мне дорогой ценой, но, может, я это заслужила.

Генри тянет меня за руку в сторону игровой площадки. Я вспоминаю, как была здесь в последний раз, но стараюсь не углубляться в мысли о Пите и нашем с ним разговоре неделю назад. Мне понадобилось все мое мужество, чтобы набрать его номер, но я понимала, что должна извиниться перед ним: мне нужно было очиститься, чтобы начать жить с чистого листа. Я сразу начала извиняться, однако озадачила его, когда спросила про жену и ребенка. Я сделала это не специально, я лишь хотела дать ему понять, что в курсе и в этом ничего дурного нет. Что я не имею права никого судить, а он не мог сделать ничего, сравнимого с моими «подвигами». Не поняла, разозлился он или развеселился, узнав, с какой легкостью я сделала подобный вывод, в то время как женщина и ребенок, с которыми его видела Эстер, были его сестрой и племянником.

Мы приходим на игровую площадку, и Генри прыгает на карусель. Я толкаю ее, и серьезное круглое лицо моего сына вновь и вновь проплывает мимо меня. Он так похож на своего отца — вечное напоминание об ушедшем. Перед моим мысленным взором Сэм, шестнадцатилетний красавчик с русыми волосами, падающими на глаза, волочет по тропе обмякшее тело Марии. Такой уверенный в себе, такой популярный. Я все думаю, сколько же боли он носил в себе, насколько сильно травмировал его уход матери и безразличие отца. Матери ведь не должны так поступать? В школе было полно ребят, чьи отцы ушли из семьи, или отца вечно не было, или он вообще был неизвестен. Отцы то и дело бросают детей, и никто даже глазом не моргнет по этому поводу. В то время как материнская любовь — нечто святое и незыблемое. Матери из семьи не уходят. Так что, если твоя мать тебя бросила, ты становишься каким-то уникально нелюбимым.

Я думаю про последние минуты жизни Марии, о том, как она была напугана, и о Бриджит, чья жизнь была безвозвратно разрушена. Признания Сэма меня не оправдывают. Я сыграла немаловажную роль в гибели Марии, и мне никогда не искупить свою вину. Но я не могу прожить всю жизнь, таясь в тени. У меня есть причина двигаться дальше, выйти на свет, и эта причина рядом со мной, пролетает на карусели мимо меня с раскрасневшимися на кусачем декабрьском ветру щечками.

Генри машет руками, он хочет, чтобы я остановила карусель. Пока мы идем к качелям, его ручка в варежке, как обычно, покоится в моей руке.

— Мамочка!

— Что?

— А где все-таки папа?

— Я же уже говорила тебе. Ему пришлось уехать ненадолго, по работе.

— Но куда он уехал?

Из будущего на меня надвигается черный день, когда придется рассказать ему про отца. О Сэме писали в газетах, в Интернете. Мне не спрятать правду от Генри. Но сейчас я предоставляю ему возможность пребывать в его розовощекой с помпончиками абсолютной невинности.

— Недалеко. Но ему надо поработать там некоторое время, вот и все. Хочешь горячего шоколада?

Он вскрикивает от радости. Его пока очень легко отвлечь, но так будет не всегда. И я не всегда буду находиться рядом с ним. Однажды он отправится в школу сам, без меня, или пойдет в бассейн с друзьями. Он обвинит меня в гиперопеке и будет прав, но у меня есть на то причины.

Я понимаю, что Сэма больше нет, но все еще чувствую его руки, смыкающиеся на моем горле; ощущаю его где-то глубоко внутри себя, словно он червь-паразит, похороненный в темной, худшей части меня самой. Он может оказаться на дне океана, или тут же, рядом, в парке, и наблюдать за тем, как мы шагаем по траве. Я этого никогда не узнаю, и это будет моим наказанием за то, что я сделала с Марией. Не послания от Бриджит, даже не та ночь в квартире с Сэмом, а жизнь с вечной оглядкой, когда ты ни в чем не уверен. И всегда сомневаешься.

В кармане начинает жужжать телефон, и я привычно, инстинктивно вздрагиваю, хотя и удалила свой аккаунт на «Фейсбуке» — не только из телефона, а вообще. Приходит сообщение от Полли, которая пишет, что опаздывает, но скоро будет здесь вместе со своими девочками. Теперь я стараюсь лично общаться с людьми, а не прятаться за экраном. Я больше не топчусь на обочине жизни, я выхожу к людям, собираю себя заново по кусочкам.