Александр Асмолов - Пыха

— Три дня назад? — удивился Олег.

— Я по телефону подробно обрисовал официанта на том банкете с видеозаписи Шмата. Получилось убедительно, и мне кто-то подтвердил, что так и было.

— Неожиданно… Значит, на следующий день грохнули Шмата.

— Я еще это… — замялся Пыха. — Похоже вычислил, что этот, похожий на капитана, обосновался в двухэтажном доме на берегу Вешенка.

— Что за капитан?

— Ну, я великого князя еще на фото Левицкого так назвал.

— Вообще-то, Николаю Константиновичу присвоили полковника, но не суть. А как ты его берлогу раскопал?

— Так, на видео с карты памяти Шмата он мельком засветился в ночной съемке.

— Уверен? — насторожился Корень.

— Я много повторов просмотрел… Они по крови связаны. Сто процентов.

— Погоди, что же получается? Скорее всего, из-за границы приехал явный наследник великого князя Николая Константиновича. Причем в сложный период, и только лишь для того, чтобы его посторонние не узнали, но засветился на банкете. Значит, там были все свои.

— Публика разная в зале веселилась.

— Однако, когда охрана узнала, что чужой интересовался междусобойчиком, к тебе прислали сладкую парочку. Это нужно обдумать…

Когда синий «Форд» остановился около почерневшего от времени некрашеного забора, за которым был большой двор, окруженный несколькими раскидистыми яблонями, за ними виднелся старый добротный сруб в три окна, украшенных резными наличниками, Олег первым выскочил из машины. Вскоре он появился на крылечке вместе с сухонькой старушкой. Несмотря на возраст, движения ее были точными и ловкими.

Минут через десять они уже сидели в просторной горнице за широким деревянным столом, на котором, словно на скатерти-самобранке появлялись блюдечки и тарелочки с забытой для горожанина натуральной едой. Как и когда баба Вера все это готовила оставалось загадкой, а на вопрос, знала ли о приезде, прямо не отвечала. Потом появился и кипящий самовар, и плюшки с маком, плошки с разным вареньем и полные янтарного меда соты, поломанные на большие куски.

— Тебе, милок, — обратилась хозяйка к Пыхе, — я заварю травки. Вижу, голова у тебя болит. Не буду спрашивать почему. Блюдечком накроем, пусть настоится, потом пей маленькими глотками. На вкус горько будет, а ты потерпи. Можешь глаза закрыть, думай о хорошем и пей потихоньку. Скоро все и пройдет.

После первой солидной чашки, расписанной большими румяными яблоками и красной вишней, баба Вера заварила гостю вторую. Витек пил с закрытыми глазами, забыв, где он и что его сюда привело. Ему вдруг подумалось, как мало нужно человеку, чтобы окунуться в такое блаженное состояние. Хотя, нет! Он не прав. Нужно то, что почти утеряно современниками. Душевность. Даже не духовность, а именно душевность к встречному или незнакомцу. На его недолгом веку люди стали замкнутыми, разобщенными и чаще всего думая или обсуждая что-то, повторяют единственное слово, придуманное поначалу, как средство платежа. Со временем оно стало движущей силой, а нынче во всем мире не отыщется такой границы, которую человек ни преступил бы в погоне за совершенно излишним количеством этого средства.

— Баб, Вера, — голос Олега прервал размышления Королева, — я сумки с продуктами на ледник поставил. Говори, что помочь, а то нам неудобно бездельничать, когда ты работаешь.

— А бездельничать вообще грех, — хозяйка серьезно посмотрела на внука. — Вы-ка лучше прогуляйтесь в наш сосновый бор, посмотрите на полянках рыжиков, а я приготовлю.

— Так, может, дров наколоть… — неуверенно предложил Пыха.

— Это я сама справлюсь, соколик, — улыбнулась она, — ты городской, непривычный к нашей работе. Не ровен час, поранишься. Ступайте с богом, а я вам корзиночки дам.

В Лучинино бор был знатный. Высокие сосны на песчанике. Чистый воздух, и оглушительная тишина. Они бродили метрах в десяти друг от друга, и когда кто-то замечал полянку с грибами, оба их собирали.

В Лучинино бор был знатный. Высокие сосны на песчанике. Чистый воздух, и оглушительная тишина. Они бродили метрах в десяти друг от друга, и когда кто-то замечал полянку с грибами, оба их собирали.

— У меня будет отравление кислородом, — улыбнулся Пыха. — Придется спать без задних ног.

— Тогда перекусим, — Олег достал небольшой сверток, положенный заботливой рукой ему в корзинку.

— Пирожки! — расплылся в улыбке Королев и потянул носом. — С капустой… Слушай, она всегда столько готовит или ты ее предупредил, что приедем?

— Нет. Не звонил и на всякий случай выключил свой сотовый, чтобы не проследили, куда едем. А пирожки она еще утром пекла в летней печи. Не заметил, когда проходили? Теплая еще.

— Знала, что приедем?

— Она все знает. Как, не понимаю, но не раз убеждался.

Они сели на прогретый июльским солнцем бугорок, предвкушая удовольствие от перекуса на свежем воздухе. Пирожки так божественно пахли, что школьные друзья и не заметили, как проглотили целую дюжину.

— Смотри-ка, — удивился Пыха, уставившись расстеленную газету, — пятилетней давности. Не бабка, а Плюшкин какой-то, все хранит…

Но тут он умолк, наткнувшись на интересную заметку от 2 февраля 2015 года, в которой сообщалось о пожаре в библиотеке Института научной информации по общественным наукам РАН в ночь с 30 на 31 января. Заинтересовавшись, что так увлекло товарища, Корнеев прочитал заголовок статьи.

— Этот пожар наделал много шуму в прессе, — улыбнулся Олег.

— Что особенного в этом головотяпстве?

— Не скажи… Дело в том, что напрочь сгорело более пяти миллионов государственных бумаг, треть из которых не подлежала восстановлению, а четверть была еще и с грифом секретности.

Пыха насторожился.

— И все бы ничего, — интригующе продолжил Корень, — но на следующий день в пригороде Нью-Йорка тоже был пожар, и тоже в библиотеке государственного архива. Правда, в Москве не могли потушить за несколько часов, а бравые нью-Йоркские пожарные справились за двадцать минут. Однако, не успели они поставить свои машины в гараж, как пламя вспыхнуло в том же месте и с новой силой.

— О, как!

— Понимаю, ты был занят фотографией, и не в курсе. Ходило много сплетен, и кому верить не понятно.

— Думаешь, не случайно?

— Очень вовремя, — саркастически улыбнулся Олег. — В обоих библиотеках сгорели документы об учреждении ФРС.

— Федеральной Резервной Системы США? — переспросил Королев.

— То, что стало так называться, было задумано еще в 1862 году двумя президентами — Александром II и Авраамом Линкольном. Одного называли царем-освободителем, другого президентом-фантазером. Оба стремились сделать свои страны первыми в мире, используя честные средства. Эти позиции оказались очень близки, наверное, поэтому они и сошлись. Несмотря, на то, что Россия и штаты находились в тяжелых условиях, они уже мечтали о будущем расцвете своих стран. При этом объединение усилий в борьбе с большой тройкой — Англией, Францией и Германией — обоим было выгодно.