Наталья Александрова - Камея римской куртизанки

Она шагнула вперед и позвала – негромко, взволнованно:

– Эмилия! Ты здесь?

Звук собственного голоса отчего-то напугал ее, но никто на этот голос не отозвался.

В прихожей было почти темно. Анна сделала еще несколько шагов, пока не наткнулась на что-то бесформенное, что лежало грудой на полу.

Она опустила взгляд, вгляделась в эту бесформенную груду…

И едва не закричала от ужаса.

На полу лежала женщина.

Мертвая женщина, в этом не было никаких сомнений. Светлые волосы, измазанные чем-то темно-красным, рассыпались вокруг ее головы неровной уродливой короной.

В лице женщины была какая-то чудовищная неправильность.

Глаза Анны привыкли к полутьме – и от того, что она разглядела, ужас переполнил ее душу.

У мертвой женщины не было глаз. Точнее, они были не там, где положено. Черные провалы глазниц были пусты, а на груди покойницы лежали два круглых окровавленных сгустка с голубыми кружками радужной оболочки. Два вырванных глаза.

А еще…

Еще во рту у этой мертвой женщины был зажат цветок.

Темно-красная, скорее, даже бордовая роза. Совсем свежая, обостренным зрением Анна разглядела даже капельки воды на лепестках.

Внезапно тонкий лучик солнечного света мелькнул из комнаты, и что-то блеснуло на полу возле тела.

Анна скосила глаза и увидела ложечку. Маленькую чайную ложечку очень изящной формы, несомненно, старинную, всю в крови. И она мгновенно догадалась, для чего убийца использовал эту ложечку – чтобы выковыривать глаза.

Анна не вынесла этого чудовищного зрелища и сползла по стене, потеряв сознание.

Но в последний момент, перед тем, как ее сознание померкло, Анне показалось, что рядом с ней кто-то есть, и тихий, шелестящий голос проговорил из сгущающейся темноты:

– Совсем не тот типаж…

Она не помнит, сколько времени пролежала на полу рядом с мертвой женщиной. Точнее, она этого просто не знает.

Пришла в себя она от резкого, пронзительного, оглушительного, невыносимого звука.

В первый момент, пока сознание к ней еще не вполне вернулось, она подумала, что это – сигнал воздушной тревоги. Она сама не знала, откуда в ее голове возникли эти забытые слова.

А потом она пробилась сквозь пелену беспамятства, и осознала, что лежит на полу в чужой квартире, точнее – полусидит, привалившись спиной к стене, а рядом с ней на полу – что-то ужасное, что-то, для чего нет названия.

А в двух шагах от нее стоит женщина в домашнем фланелевом халате, с головой, обвязанной полотенцем, и визжит. Визжит оглушительно, невыносимо, душераздирающе.

Визг этой женщины ввинчивался в мозг Анны, как ржавый шуруп, причиняя ей невыносимую боль.

– Замолчи! – попросила Анна едва слышно.

И женщина, как ни странно, замолчала.

Она перестала визжать, перевела взгляд с мертвого тела на Анну и выкрикнула совсем другим голосом:

– Ты! Это ты!

– Что – я? – удивленно переспросила Анна.

– Это ты ее убила!

– Да нет, вовсе не я… – ответила Анна удивленно, но женщина ее не слышала, она только повторяла на одной ноте:

– Ты! Ты! Это ты!

А потом… Анна не помнит, сколько времени прошло, но в прихожей появились какие-то другие люди – спокойные, деловитые, похожие на персонажей из телевизионного сериала.

Один из тех людей – рыжеволосый, долговязый – разглядев тело на полу, присвистнул. А потом наклонился над мертвым телом и произнес странное слово:

– Реверанс.

– Что еще за реверанс? – спросил рыжего другой человек.

– Роза сорта «реверанс». У меня теща такие разводила. Вечно над ними тряслась, только о них и разговору было…

Та женщина, которая своим невыносимым визгом вытащила Анну из беспамятства, снова принялась повторять на одной ноте, только теперь она повторяла другое слово:

– Она! Она! Это она! – И при этом тыкала в Анну коротким пальцем с красным облупленным маникюром.

Анна пыталась, конечно, возражать, но ее возражения никого особенно не интересовали.

Ей задавали какие-то вопросы, на взгляд Анны, совершенно бессмысленные – как она попала в квартиру, как открыла дверь…

Она отвечала через раз, поскольку слова с трудом пробирались в ее заторможенное сознание. Впрочем, полицейских ее ответы не особо интересовали.

Потом рыжий полицейский рывком поднял ее с пола, ее вывели из этой квартиры и увезли в другое место.

Анна была даже благодарна за это – она больше не могла там находиться, но не могла и сама решиться на что-то.

Потом потянулись одинаковые бесконечные часы, складывающиеся в такие же бесконечные, одинаковые дни. Ее вызывали на допросы и задавали все такие же бессмысленные вопросы. Она отвечала иногда невпопад, ее поправляли, задавали другие вопросы.

Чаще всего ее допрашивал тот рыжеволосый человек, который первым приехал в квартиру Эмилии.

Он смотрел на Анну с каким-то странным выражением и говорил своему коллеге:

– Не могу поверить, чтобы она могла вот так… это кем же надо быть… нет, никак не могу поверить!

На что коллега отвечал, ничуть не стесняясь Анны:

– Ее же прямо на месте преступления взяли! Так?

– Так-то оно так, но… но вот не могу поверить, чтобы она могла… ты был на месте преступления? Вот то-то! А я был! Глаза эти вырванные видел? А я видел! И роза эта, черт бы ее взял! Вот откуда она ее выкопала? В салоне красоты говорят – не было у нее в руках ничего – ни ножа, ни цветка, сумки даже не было! Откуда она эту розу взяла?

– Убитая же у нее мужа увела, так?

– Так-то оно так, но…

– Значит, у нее мотив имеется, да еще какой!

– Это конечно, но…

– Да что ты заладил – но, но… я тебе что – лошадь? Ты уголовную статистику знаешь? По статистике при таких убийствах в девяти случаях из десяти убийца – либо любовник, либо соперница!

– Так, может, это любовник?

– Да что ты несешь? Любовник – это вот как раз ее муж, и у него на время убийства стопроцентное алиби. Он накануне из нашего города уехал. В командировку, отчет официальный имеется, по всем правилам оформленный. В общем, муж тут не при делах. Так что все на нее указывает – и свидетельница Мухоморова, которая ее на месте преступления застала, и свидетельница Сычева, соседка по дому, у которой она адрес потерпевшей выпытала, и весь коллектив парикмахерской «Далила», куда она перед преступлением заходила, чтобы найти потерпевшую… ты это понимаешь?

– Понимаю, но… орудия не нашли… По-твоему, она голыми руками глаза у этой бабы выцарапала?

– А что, брошенные бабы еще и не то могут… ты вот со своей спокойно развелся, культурно, можно сказать, так не знаешь, что у людей творится. Шекспир отдыхает!

– Да знаю я! Но…

– Опять ты со своим «но»! Ты нормально говорить умеешь или только нокать? У нас есть готовая подозреваемая, есть отличные улики, так что пора дело оформлять и в суд передавать. Начальство уже недовольно. Ты это понимаешь? До тебя это доходит?