Картер Браун - Настоящая партнерша [сборник]

— О том, что без этого передатчика, от которого вы так легко отмахнулись, наши шансы выжить стали весьма сомнительными. Фактически их почти нет. Сам по себе передатчик меня не волнует ни на грош. — Я с любопытством посмотрел на молодого человека, и внезапно в голову мне пришла нелепая мысль, постепенно превратившаяся в уверенность. — Разрешите вас спросить, хоть кто-нибудь из вас знает или имеет хоть какое-нибудь представление о том, где вы сейчас находитесь?

— Разумеется! — Молодой человек слегка пожал плечами. — Правда, мне трудно сказать, где находится ближайшая аптека или ресторан...

— Я им все объяснила, — перебила его стюардесса. — Они спрашивали меня как раз перед вашим приходом. Я подумала, что капитан Джонсон из-за метели отклонился от курса и не сел на аэродроме в Рейкьявике. Мы ведь на Лаунгйёкюдль, правда?— Она увидела выражение моего лица и поспешно продолжала:— Или это Хофсиёкюдль? Я хочу сказать, что мы летели более или менее к северо-востоку от Гандера, а это две единственных снежных равнины, или ледника, как их там называют в Исландии, если идти в направлении...

— В Исландии?— Я полагаю, в каждом из нас в какой-то мере сидит плохой актер, и я не мог упустить такой случай. — Вы сказали, в Исландии?

Она кивнула и словно онемела. Все смотрели на нее, и, когда она не ответила, все взгляды переключились на меня.

— В Исландии! — с пафосом повторил я. — Милая девочка, в данный момент вы находитесь на высоте 8 500 футов над уровнем моря, в самом центре ледяного плато Гренландии!

Эффект этих слов был поразительным. Даже Мари Ле Гард вряд ли вызывала у зрителей когда-либо такую реакцию. «Ошеломлены» — это было слишком мягкое выражение, чтобы описать их состояние в первый момент после моего сообщения. Термин «паралич» был бы гораздо точнее, во всяком случае в отношении дара речи. Когда же они скова обрели способность говорить и мыслить, она проявилась, как мне следовало ожидать, в бурном недоверии. Казалось, все заговорили одновременно, но мое внимание сосредоточилось на стюардессе, ибо она бросилась ко мне и схватила меня за лацканы куртки. Я заметил, как блеснуло кольцо с бриллиантом у нее на руке, и смутно подумал, что это противоречит уставу компании.

— Что за шутка? Такого и быть не может! Чтобы мы оказались в Гренландии! Нет, не может этого быть!

Но когда она по выражению моего лица убедилась, что я не шучу, она еще сильнее вцепилась в меня. Я едва успел осознать две противоречивые мысли, промелькнувшие у меня: первая, что, несмотря на страх и отчаяние, у нее необыкновенно прекрасные карие глаза, а вторая — что компания ВОАС иногда ошибается в выборе стюардесс, так как предполагалось, что в чрезвычайных обстоятельствах их спокойствие такой же несомненный фактор, как и элегантная внешность. А она тем временем заговорила в страшном волнении: Как... Как же? Мы же шли рейсом Гандер — Рейкьявик. Вы говорите — Гренландия! Мы же близко к ней не подходили! И потом, существуют же автопилот, радиолучи, и с аэродрома проверяли нас каждые полчаса... Нет, этого просто не может быть! Зачем вы говорите это?— Теперь ее уже трясло, только я не знал: от нервного напряжения или от холода.

Молодой человек из интеллигентной элиты обнял ее за плечи, и я увидел, как ее передернуло: что-то действительно причиняло ей боль. Но с ее травмой можно было еще повременить.

— Джесс! — позвал я. Он сразу оторвал взгляд от плиты, где разливал кофе в стаканы. — Джесс, скажите нашим друзьям, где мы находимся.

— 77 градусов 40 минут северной широты и 40 градусов 10 минут восточной долготы, — бесстрастным тоном ответил Джесс. Его голос перекрыл шум встревоженных и недоверчивых голосов, и все умолкли. — До ближайшего населенного пункта — триста миль. На четыреста миль выше Северного полярного круга. До Рейкьявика почти 800 миль, а до самой южной точки Гренландии — мыса Прощания — около тысячи. До Северного полюса — приблизительно столько же. — Он повернулся в мою сторону: — Если же кто-то не верит нам, сэр, я предлагаю прогуляться в любом направлении, и тогда они увидят, кто прав.

Спокойное и деловое заявление Джесса было равнозначно получасовому объяснению с доводами и доказательствами. В один момент оно убедило всех, и тут же возникла масса нерешенных проблем.

Я поднял руку, шутливо обороняясь от волны вопросов, нахлынувшей на меня со всех сторон.

— Все в свое время, пожалуйста, хотя, право же, я знаю не больше, чем вы сами. За исключением, пожалуй, одной вещи... Но сначала кофе и бренди, всем по кругу.

—- Бренди? — «Дорогостоящая» молодая женщина, как я заметил, первая завладела одним из пустых ящиков, которые Джекстроу принес вместо стульев, и теперь смотрела на меня из-под изящно смоделированных бровей. — Вы уверены, что это разумно? — Ее тон не оставлял никаких сомнений относительно ее взгляда на этот вопрос.

— Конечно! — Я заставил себя говорить вежливо, потому что малейшее пререкание в такой тесной, взаимозависимой группе людей, которой предстояло оставаться Бог весть до какого времени вместе, могло бы вырасти до катастрофических размеров. — А почему нет?

— Потому что оно расширяет поры, мой дорогой, — нежным голосом проговорила она. — Я думала, что каждый знает, как опасно потом выходить на мороз. Или вы забыли?

Наши чемоданы, ночное белье — все осталось в самолете. Кому-то придется их принести...

— Бросьте болтать вздор! — Моя благая попытка быть вежливым сразу же потерпела крах. — Сегодня никто отсюда не выйдет. Спите в том, что на вас! Это вам не Дорчестер! А утром, если пурга утихнет, мы сможем попробовать перенести ваши вещи сюда.

— Поя...

— Если вы такая отважная, то можете принести свои вещи сами! Хотите попробовать? — Конечно, я сказал грубость, но она сама напросилась на нее. Я повернулся в сторону и увидел, что священник поднял руку, отклоняя поднесенный ему стакан с бренди. — Пейте же! — нетерпеливо сказал я.

— Право, я думаю, мне не следует. — У него был высокий голос и отличная дикция. Я почувствовал смутное раздражение от того, что этот голос так идеально подходит к его внешности, так точно совпадает с тем, чего я ожидал. Он засмеялся нервным осуждающим смехом. — Вы знаете, мои прихожане...

Я устал и был измучен, и я чуть не сказал ему, куда он может послать всех своих прихожан, но вовремя сдержался: ведь он ни в чем не виноват.

— В вашей библии имеется множество прецедентов, и вы знаете его лучше, чем я. Выпейте, и, право же, вы почувствуете себя намного лучше.

--- Ну, если вы так считаете... — Он взял стакан с такой осторожностью, как будто его поднес ему сам Вельзевул, но я не заметил и тени колебания в том, как ловко и быстро он распорядился его содержимым, а выражение, появившееся на его лице, нельзя было назвать иначе, как блаженным. Я перехватил взгляд Мари Ле Гард и уловил в нем веселые искорки смеха.