Иван Черных - Генеральский гамбит [litres]

– Вы нашли кресло? – вырвалось у меня.

– Пока, к сожалению, нет, вы же видели, какие там, в предгорье заросли.

– Если бы Хмуров остался жив, он сообщил бы, – возразил я.

– А если он ранен, при приземлении сломал ногу или еще что?

– Мы вчера облетали район падения на вертолете, тщательно обследовали каждый клочок, но ни парашюта, никаких других примет, что Хмуров спасся, не обнаружили…

– Н… да, – генерал отвел наконец свой пронзающий взгляд. – Завтра надо продолжить поиски. И пока не найдем пилота живого или мертвого, я ничего обстоятельного не могу доложить командующему.

Он допил чай и поднялся. Все члены комиссии последовали его примеру.

Несмотря на то, что двое суток я не сомкнул глаз, сон не шел. Я лежал, уставившись в потолок, и мысли мои неотступно крутились вокруг ночного полета, рисуя в воображении довольно явственные картины сближения самолетов, их столкновение, взрыв и падающие обломки. Если Хмуров катапультировался, значит, взорвался в небе только истребитель Мигунова. Хмурова – пролетел еще какое-то время, пока пилот не убедился, что машина повреждена и неуправляема, только после этого принял решение. Значит… Значит, невнятное «кэзе» вовсе не сокращенное «командир звеана», а довольно прижившееся оскорбительное – «козел». И не «штука», а «сука»… Значит…

Но верить в такое не хотелось. Мигунов был другом Хмурова и разве можно из-за ревности пойти на убийство. И почему Сергея, а не главную виновницу, Жанну? Андрей – умный мужик и должен был понять, что если жена слаба на передок, дело не в Мигунове…

Свалившаяся беда ни на минуту не отпускала мои мысли, прокручивая в голове все невзгоды, прошлые и настоящие, не давая сомкнуть глаз ни на минуту, и я переворачивался с боку на бок, вздыхал, кусал в беспомощности губы. Задремал лишь под утро и почти сразу проснулся. С тяжелой головой и невеселыми думами отправился на службу.

По пути на аэродром обдумал план поиска Хмурова. Зашел на метеостанцию и попросил выписать мне все данные ветра на высотах в ночь с двадцатого на двадцать первое мая, в ночь полетов. Правда, катастрофа произошла километрах в трехстах от нашего аэродрома и ветры там, в предгорье, сильно отличаются от наших, но лучше иметь хоть что-то. Поправки я внесу.

Взял с собой восемь солдат и на вертолете вылетел к месту катастрофы.

Поиск начали от воронки, оставленной двигателем и уже извлеченным из земли для исследования. Остальные детали от истребителя были разбросаны в разные стороны так далеко, что справиться нам за день вряд ли удастся. Ко всему склон горы, куда упали обломки, местами был покрыт густым колючим кустарником, увитым лианами, хмелем, ежевикой.

Распределив солдат по участкам, я на вертолете поднялся в небо и, заставив летчика кружить над местом падения обломков самолета Хмурова, стал сверху осматривать землю. Если пилот катапультировался, его парашют, шестьдесят квадратных метров белого полотна, видно будет в любых складках местности. Если, разумеется, парашют раскрылся… Раскрылся ли? Года два назад техник самолета забыл перед полетом выдернуть предохранительную чеку катапульты. Как назло, в полете отказал двигатель. Летчик катапультировался и упал в ущелье. Две недели его искали…

И вот снова ищем. Более часа бороздили небо, пока летчик не предупредил, что топлива осталось только на обратный путь. Пришлось садиться.

До позднего вечера я и солдаты лазили по отрогам, продираясь сквозь ветви деревьев и кустарники, но ни летчика, ни парашюта, ни катапультного кресла не обнаружили.

И второй, и третий день поисков не принесли успеха.

Генерал торопил, нервничал; причина катастрофы была установлена, но для окончательного заключения не хватало объяснения пропажи Хмурова. Злость он срывал на мне, грозя, если не найду, разжаловать в рядовые. Но это было еще не самое страшное наказание…

Говорят, пришла беда – открывай ворота. В мои ворота она хлынула вал за валом. Новое чрезвычайное происшествие затмило даже катастрофу…

Накануне очередных поисков, то есть вечером третьего дня, когда я вернулся с места падения самолета Хмурова, ко мне подошел старший лейтенант Барсуков, наш полковой финансист, и сообщил, что завтра нам в Госбанке обещают выдать задержанное за два месяца денежное довольствие.

– Кого из летчиков прикажете взять в охрану? – спросил он.

– Возьмите тех же, Кононова и Захарова. На машине Захарова и съездите. У других наверняка бензина нет…

А вернувшись вечером следующего дня с поисков, дежурный сообщил мне потрясающую весть: машину с финансистом и летчиками, возвращавшихся из банка, перехватили бандиты, расстреляли всех, похитили деньги и скрылись.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!..

Генерал Возницкий ждал меня в штабе в моем кабинете, хотя о результатах поиска Хмурова я доложил ему по радио. Перед генералом лежала крупномасштабная карта с обозначенным красным кружочком места падения самолета Хмурова. Не говоря ни слова о расстреле бандитами летчиков и финансиста, он потребовал показать ему маршруты поисков и доложить, что нами обнаружено.

– Не густо, не густо, – комментировал мой доклад Возницкий. – За четыре дня вы десятка гектаров не обследовали.

– Там же горы, заросли, – попытался я оправдаться.

– Знаю. – И вдруг, как и в первый раз, уставился на меня проломным взглядом: – А доложите-ка мне, товарищ командир полка, кого вы послали за получением денежного довольствия личному составу и как инструктировали их?

Я рассказал все как было.

Генерал помолчал.

– Кто знал о поездке за деньгами?

Я пожал плечами.

– Кроме меня, финансиста и летчиков, думаю, никто.

– Не может быть! – нервно воскликнул генерал. – По шоссе мчатся десятки машин, а расстреляли только «жигули» Захарова. Значит, кто-то информировал бандитов.

Вполне вероятно. Но бандиты могли нацелиться на Барсукова еще в банке. Или кто-то из работников банка на него навел. Я высказал это предположение генералу.

Возницкий помотал головой.

– Это исключено. Так, во всяком случае, заявили работники уголовного розыска. Кстати, они ждут тебя. Расскажешь им, что мне доложил. Искать преступников – это их дело. А твое – найти Хмурова или что от него осталось. Не растворился же он в воздухе.

Или кто-то его подобрал, снова подумал. Хотя…

Я понял, что он имел в виду. Здесь, на Северном Кавказе, народ своеобразный, немало тех, кто к русским относится враждебно. Особенно к военным. Были случаи, когда их похищали и продавали в Чечню, в рабство или на перепродажу – чеченцы требовали за выкуп намного дороже. Но верить в такой исход не хотелось.

– Остался бы парашют или катапультное кресло.