Ирина Комарова - Легкой жизни мне не обещали

Хотя посидели мы, все равно, хорошо. При этом, Володя так откровенно ухаживал за мной, что Гошка занервничал:

– Рита, смотри, не верь ни одному слову этого человека, – предупредил он. – Ты меня бабником считаешь, так имей в виду, я еще только в подготовительной группе, а он настоящий академик!

– Гнусная клевета, – возразил Володя, комично шевеля бровями. – Риточка, поверь, я к тебе с самыми честными намерениями, а не то, чтобы, например, жениться!

– А как ты можешь жениться? Ты сто лет уже женат! Ритка, имей в виду, он на якоре давно, глубоко и намертво!

Не скажу, что меня это сильно огорчило – Володя, конечно, симпатичный, но совершенно не мой тип мужчины. Скорее, я удивилась. Я, конечно, в отличие от Маринки, не умею определять семейное положение мужчины с полувзгляда, но уж очень он не походил на женатого человека. Только поэтому (ну, и немного под воздействием пива с тортом, наверное), я спросила:

– Ты что, правда, женат?

– Есть немного. Не уберегся по молодости. Супруга моя, – он поднял свою рюмку и посмотрел на свет, – женщина с достоинствами. И в смысле душевном и по хозяйству тоже… и вся такая амбивалентная…

– Какая? – поперхнулся Баринов. – Что это вообще за слово такое? Что оно значит?

– Да черт его знает, – равнодушно ответил Володя. – А только смотрю я на нее и вижу – амбивалентная она. И девиантная.

Ни с кем не чокнувшись, он опрокинул содержимое рюмки в рот и, на мгновение зажмурившись, поднес к носу тонкий ломтик хлеба. Понюхал его, повертел в руках и положил на стол.

– Одним словом, как сформулировал великий русский писатель Антон Павлович Чехов: «жена есть жена».

– Это где же он такое формулировал? – заинтересовался Гоша. – Я не помню.

– Пьеса «Три сестры», – без запинки ответил Володя, – Акт четвертый, монолог Андрея Прозорова. Три слова, а все сказано. Самый сильный монолог во всей мировой драматургии.

– Точно, самый сильный, – поддержала Стрешнева Нина. – Аж слеза прошибает.

Впрочем, лирическое настроение в нашей компании продержалось недолго. Максим Соколов интересовал меня гораздо больше, чем жена Володи Стрешнева, да и остальных сотрудников агентства «Шиповник», тоже. Володя, хотя и без особых подробностей, познакомил нас с состоянием дел.

Максим сотрудничать со следствием не желал. Не то, чтобы совсем отказывался говорить, нет. Но так виртуозно уходил от ответов на любые неприятные вопросы, так ловко валил все на случайные совпадения и неблагоприятные обстоятельства, что перспективы судебного разбирательства были самыми туманными. Про бриллианты он понятия не имел (Гордеев, естественно, не стал предъявлять ему обвинения по этому пункту), о десяти тысячах долларов, полученных от Кристины, тоже никогда не слышал (Кристина, не менее естественно, когда успокоилась и смогла адекватно воспринимать реальность, тоже держала язык за зубами), а на все вопросы по поводу взрыва в кабинете Гордеева, только пожимал плечами.

Одним словом, Соколову можно было инкриминировать незаконное ношение оружия и больше ничего. Можно было попробовать обвинить его в нападении на нас с Кристиной, но здесь ситуация была достаточно скользкая. Это не он к нам в квартиру вломился, а мы к нему. И как хозяин, Максим имел полное право применить средства необходимой самообороны.

– А кто взорвался в кабинете Гордеева? – спросила я, когда Володя изложил все невеселые выводы. – Тот, второй, который оставил отпечатки на портсигаре? Николай Векшин? Кстати, откуда у него портсигар Соколова? И почему, кроме настоящей взрывчатки, был еще муляж?

– Насчет муляжа Соколов только глазами хлопает – дескать, вообще не понимаю, о чем разговор. Про портсигар он тоже ничего сказать не может – потерял месяц назад и понятия не имеет, как тот оказался на месте взрыва. А что касается покойника… проверяем. Нашли мать Векшина, вызвали ее на завтра, для разговора. Не знаю, толку все равно, наверное, не будет. Нам труп опознать нужно, а что мы можем ей предъявить? Большой палец правой ноги?

– А генетическая экспертиза? – подсказала Ниночка.

– Угу, – Володя энергично кивнул, соглашаясь. – Экспертиза, это дело хорошее, полезное. А платить за нее кто будет? Родное управление? Генетическая, знаешь сколько стоит? Или вы сброситесь?

Сброситься мы дружно отказались, но зато предложили ему использовать наш объединенный могучий интеллект. Следующие два часа мы посвятили мозговому штурму: выдвигали версии, обсуждали и тут же, в пух и прах, разносили. Надо ли говорить, что вся эта активная деятельность никакой практической пользы капитану Стрешневу не принесла?

Зато разошлись мы, практически вовремя и домой я явилась раньше Маринки. Родители были очень довольны, и вечер прошел в самой приятной обстановке. А перед сном, когда я уже легла, а Маринка еще сидела перед зеркалом, выполняя свои ежевечерние процедуры, меня вдруг потянуло на задушевные разговоры.

– Марина, у тебя с Борисом серьезно?

– Ну, ты спросила! – сестрица покосилась на меня, не переставая мягко вколачивать подушечками пальцев специальный гель – она как раз занималась ликвидацией грядущих морщин на нежной коже вокруг глаз. – Если сумею его в ЗАГС затащить, то серьезно будет.

– Ух, ты! – я даже села на кровати. До сих пор, Маринка о замужестве если и говорила, то как о перспективе самой отдаленной, а имя кандидата в женихи не упоминалось ни разу. – Даже так?

– А что тебя удивляет? Борька мне еще со школы нравился, ты же знаешь. А сейчас он стал, – лицо сестры вдруг озарилось совершенно ей не свойственной, мечтательной улыбкой, – такой мужественный, деловой, красивый… крутой. На Мела Гибсона похож.

– Маринка! – ахнула я. Это мы с ней одного и того же человека имеем в виду? Нет, я против Борьки ничего не имею, он хороший парень. Но красивый? Мужественный? Крутой? А с Мелом Гибсоном у него, если и есть что-то общее, то это только цвет глаз. И то они у Борьки намного темнее и совсем не такие выразительные. – Маринка, ты что, влюбилась?!

Она опустила руки и повернула ко мне намазанную кремом мордашку.

– Наверное. Он мне нужен.

Это было серьезно. До сих пор, сестренка, от отсутсвия поклонников никогда не страдавшая, на упоминание об очередном кавалере, только губы кривила: «Да на что он мне сдался?»

– А… а Борька что? – осторожно спросила я. Рассуждения моего бывшего одноклассника о женщинах вообще и женщинах, которые хотят за него замуж, в частности, еще не выветрились из моей памяти. Кроме того, у Бориса имелась матушка – дама весьма суровых взглядов и имеющая над сыном почти неограниченную власть.

– По крайне мере, он от меня не бегает, – усмехнулась Марина. – Наши встречи происходят по его инициативе, ему нравится бывать со мной в людных местах… над всем остальным еще придется поработать.