Мария Воронова - Жертва первой ошибки

Чай нашелся на подоконнике в черной железной коробке с индийской танцовщицей, а заварник не попался на глаза, и Федор воспользовался кружкой.

Вернулся в комнату.

– Ну все, настаивается. Хочешь, поесть приготовлю тебе?

Глаша отрицательно покачала головой. Федор сел на краешек дивана. Глаша, не открывая глаз, похлопала его по коленке очень мужским жестом:

– Это безобразие, конечно, как я себя веду.

– Лежи, лежи. И я можно прилягу? Буквально на минутку, и сразу пойду.

Глаша засмеялась:

– Мне есть, что тебе ответить, но не люблю пошлятины.

– Не в этом смысле, – Федор осторожно лег рядом с ней, балансируя на самом краю, – просто побуду рядом. Не бойся меня.

– Хорошо.

– Даже в мыслях нет ничего такого.

– Вообще-то я чувствую, что есть.

– Извини, – Федор чуть отодвинулся и едва не свалился с дивана.

– Это ты прости. Возишься со мной, будто я пьяная или больная.

Федор погладил ее по голове. Глаша улыбнулась так ласково, что он вздрогнул.

– Я ведь плохой человек, Глаша, – тихо сказал Федор.

– Я тоже не идеал.

– Нет, я по-настоящему. Не «ах, я плохой, пожалейте меня», а реальная сволочь. Лгал, предавал, всякое такое.

Глаша помолчала. Федор сел, положил ее ноги себе на колени и стал осторожно гладить.

– Я сейчас пойду, – сказал он, – буквально через минуту.

– Хочешь, скажу что-нибудь возвышенное?

– Да не особо.

– Я так и думала. Сволочь и сволочь, что теперь поделаешь.

Федор улыбнулся:

– Пойду, Глашенька.

– Дверью хлопни посильнее, чтобы мне не вставать.

Дни казались длинными, а лето – неисчерпаемым, почти вечным, а потом вдруг перевалило на вторую половину. Тягучая июльская жара изредка перебивалась грозами и дождями, в ветвях старой яблони проглядывали зеленые плоды. Белые ночи прошли, унесли с собой сладкую печаль об ушедшей юности, и наступило спокойное, немного сонное время. Гортензия Андреевна каждое утро уходила в лес по ягоды, очень внушительная в тренировочных брюках и стройотрядовской целинке с множеством нашивок, подарке благодарного ученика. На голову она обязательно повязывала платочек, а на ноги в любую жару надевала резиновые сапоги. Если с ней увязывался Егор с товарищами, то она экипировала детей с той же тщательностью, так, чтобы на одежде не оставалось ни единой щелочки, куда мог заползти клещ или змея.

Выходили рано, по холодку, и к полудню возвращались с сизыми от черники ладонями, Гортензия Андреевна с полным трехлитровым бидоном, а ребятишки – с пустой тарой, в которой хорошо если бывало едва покрыто дно. Что ж, сбор ягод дело не очень интересное, зато Гортензия Андреевна учила детей ориентироваться в лесу, и Егор пребывал в полном восторге от этих походов.

Пообедав, учительница садилась перебирать свою добычу. Она делала это быстро, ловко, и только что тщательно отмытые руки снова чернели.

Володе полагалась полная чашка черничной пюрешки, а Егору – огромная тарелка черники с молоком, и это необходимо было съедать без разговоров, ибо полезно для зрения.

Земляника в этом районе росла плохо, но Гортензия Андреевна все же находила понемножечку, собирала в отдельный маленький туесок и скармливала детям, ведь всем прогрессивным людям известно, что в одном стакане земляники содержится годовая норма витаминов.

К началу ягодного сезона Гортензия Андреевна съездила в город и привезла особый секретный таз для приготовления варенья, на взгляд Ирины, точно такой же, как утварь мамы Кирилла, но, оказывается, нет. То ли ручка там на три миллиметра длиннее, то ли вмятины на донышке создают уникальный температурный режим, то ли еще что…

В плешивом уголке, где не росла трава, Гортензия Андреевна ставила боком два кирпича, разжигала между ними костерок и приступала к священнодействию.

Дети скакали вокруг нее, выпрашивая пенку, и в целом это походило на дикарский ритуал.

На него подтягивались соседские бабушки, и начиналась жаркая дискуссия, можно ли добавлять воду или ни в коем случае нельзя, достаточно ли капнуть на ноготь, чтобы понять, что варенье готово, или надо засекать время, и в каких случаях необходимо класть сверху банки кружочек из бумаги, смоченный спиртом. Одна милейшая, тишайшая соседка вдруг оказалась столь яростной приверженицей воды, что они с Гортензией Андреевной едва не разругались насмерть, и соседкин внук был на волосок от того, чтобы навеки быть отлученным от общества моральных уродов, не признающих классических методик приготовления варенья. К счастью, обошлось.

Ирина, посмеиваясь, наблюдала за этими страстями и думала, что хотела бы стареть именно так. В фартуке возле таза для варенья, окруженной толпой галдящих детей и страстно переживать из-за всякой ерунды.

Беременность не наступила, и умом она понимала, что это хорошо во всех отношениях. Организм еще не полностью восстановился после тяжелых родов и кормления, на работе ждут, общественная нагрузка тоже обещает быть крайне интересной, да и аспирантуру невредно было бы закончить. Если она из одного декрета нырнет в другой, все эти двери для нее с треском захлопнутся.

Мать с тремя детьми – работник крайне ненадежный, это вечные больничные, бесконечные «уйти пораньше, прийти попозже», да и от мозгов после трех беременностей мало что остается. Мыслительные процессы становятся значительно ниже проектной мощности. Уволить ее будет невозможно, но так и просидит до пенсии в углу. Никаких интересных дел и громких процессов ей больше поручать не станут и в народные депутаты тоже не выдвинут.

Так Ирина уговаривала себя, что надо радоваться, но в действительности было очень грустно и пусто на душе, что в этот раз ничего не получилось.

Кирилла отправили в командировку в Мурманск, Витя, наконец оформив все документы по адъюнктуре, уехал на каникулы к родителям подо Львов, и дамы куковали на даче одни.

Гортензия Андреевна не только снабжала семью мощным запасом варенья, но и обеспечила детей носками и шапками на годы вперед. Ирина немножко стеснялась, что она сама не такая трудолюбивая, и старалась читать при учительнице научную литературу. Как-то взяла забытый Витей букварь по психиатрии и неожиданно увлеклась. Текст оказался сложным для восприятия, но вполне понятным. Какие-то узкоспециальные вопросы остались не совсем понятыми, но в целом постигать, по каким законам работает человеческое сознание, оказалось невероятно интересным, и Ирина по-настоящему загорелась идеей помочь Башмачникову и Вите в их новаторских исследованиях.

Гортензия права, невозможно в многомиллионном городе вычислить человека по его психологическому портрету, но знание особенностей личности поможет предсказать поведение маньяка и хотя бы в первом приближении понять, где его искать.