Василий Пропалов - Ход конем

— Пей! За знакомство. За дружбу.

И Юрка нехотя потянулся за бутылкой. Третий глоток застрял в горле. Юрка закашлял.

— Ну что ты, Юрик, ломаешься? — пролепетал Жердин. — Глотай смелей, и порядок.

— Не могу, Женя, — виновато оправдывался Юрка. — Не пивал, честно говорю.

— Тогда учись, Юрик. — Жердин, высоко закинув лохматую голову, большими глотками опорожнил бутылку, не морщась. Захмелев, он запел песню, которой ни в одном сборнике песен нет, сочинил ее он сам о своей жизни, песню блатного мира. Пел тихо, с надрывом:

Шкет задумчиво курил, часто стряхивая с папиросы пепел. Быстров, присмирев, не шевелился, изредка несмело поглядывая на Усика. Незнакомые страшные слова песни раньше Юрка никогда не слышал. Он хотел незаметно встать и уйти. Но Усик заскрипел зубами, его маленькие злые глаза — два кровавых пятна — надолго задержались на Юркином лице. Юрка замер от страха, еще больше съежился, а Усик продолжал:

— Эх! — выдохнул Усик, прервав песню на полуслове. — А теперь — спать! Без меня никто не уходит. Шкет, ложись на край, Юрка — в середину, рядом со мной.

Они улеглись под куст акации. Заклепкин скоро захрапел, Жердин, заложив руки за голову, лежал на спине с полузакрытыми глазами, осторожно наблюдал за Быстровым и думал: «Не уйдешь! От меня не уйдешь!»

Юрка с трепетом в сердце ждал, когда уснет Усик, чтобы убежать и никогда не видеть эти страшные, налитые кровью, глаза, не слышать песен. А голубей он где-нибудь все равно раздобудет. Закрыв глаза, Юрка мысленно видел в небе пару сизарей. Они стрелою уходили ввысь, камнем падали вниз, то, раскинув крылья, описывали круг и садились на Юркины плечи. Юрка осторожно пересаживал их на руку и ласково приглаживал нежные мягкие перышки.

Сон подкрался к нему незаметно.

Первым поднялся Жердин, задымил папиросой, растолкал приятелей. Его холодные глаза остановились на Юрке. Быстров услышал:

— Сверчок! На мои деньжата пил? Пил. Ел? Ел. Иди достань что-нибудь пожевать, я жрать хочу. Ну, чего замигал? Не таращи глаза, мальчик! Знаю, ты — Сверчок!

— У меня, Женька, нет денег, — хотел отговориться Юрка.

— Знаю. Это меня не касается. Найди. Жить уметь надо, мальчик, и деньжата будут водиться.

Быстров встал и задумался. Болела голова, во рту горчило. «Уйти и больше не возвращаться? — размышлял Юрка. — Усик осердится, наколотит. Ведь он мой адрес знает…»

Думать помешал все тот же грубый и страшный голос Усика:

— Ну, что стоишь, морда? Пойдешь или нет?

Не оглядываясь, Юрка молча побрел к выходу из сада. Улица встретила его разноголосым шумом. Юрка не спешил, медленно шагая по тротуарам, не осмеливаясь заходить в магазины. На перекрестке он свернул налево, твердо решил уехать домой и больше не возвращаться: будь что будет. Но не успел втиснуться в автобус, как услышал голос Усика:

— Сверчок! Куда, рожа? Решил смотаться? Не выйдет! От меня не уйдешь.

От страха Юрка чуть не присел, отстал от автобуса. К нему вразвалочку подходил Усик.

— Ну, мальчик, потопали. — Жердин дернул Быстрова за рукав и потащил за собой. Скоро они оказались в большом продовольственном магазине. За ними вошел парень в сером костюме.

В отделе, где витрину украшали конфеты, печенье, шоколад, толпилась очередь. Внимание продавца было занято чеками и стрелкой весов. Усик протолкнул Юрку к стене, прикрыл расстегнутой полой пиджака и показал глазами на отбитый нижний угол витринного стекла. Юрку трясло. Он оглянулся и, убедившись, что никто его не видит, дрожащей рукой взял несколько дорогих конфет, сунул их в карман и, не помня себя, выскочил на улицу.

Шли быстро. Разговаривали. Усик размахивал руками и что-то доказывал Юрке. Миновав квартал, свернули вправо к большому голубому киоску. Усик заюлил, заметив на прилавке двадцать копеек, подтолкнул их Юрке и подмигнул.

Размахивая тройкой, зажатой в левой руке, Усик просил у продавца папирос, искоса поглядывая на карманы покупателей. Очередь зашумела. Усик оглянулся и, увидев, как крайняя женщина переложила из сумки в карман пиджака пять рублей, встал за нею. Через человека молча занял очередь парень в сером костюме.

Юрка, скользнув глазами по очереди, шмыгнул за киоск. «Уйдет», — заключил Усик и шагнул за угол. Вскоре он возвратился, спросил у подошедшего пожилого мужчины время и снова исчез за киоск. За ним последовал парень в сером костюме.

— Иди и вытащи, — услышал он шипящий голос Жердина.

— Не пойду… я… я… — От испуга Юрка не мог выговорить ни слова.

— Пойдешь, Усик шутить не любит!

Парень в сером костюме осторожно выглянул из-за угла. Спиной к нему стоял Усик. В его руке зажата финка. Не раздумывая, парень в сером рванул Усика за шиворот на себя. Жердин рухнул на землю. Нож со звоном вылетел из разжатого кулака.

— Встаньте, Усик! — почти крикнул парень в сером.

Злыми глазами вор впился в своего противника, не сразу сообразив, с кем имеет дело.

— Не знал я, что здесь пасется волк в овечьей шкуре, — прорычал он наконец, медленно вставая.

— Зато я знаю шакала с лисьими повадками, — спокойно ответил парень. — Попался наконец-то.

Взбудораженная очередь вмиг перекинулась за киоск.

Полная женщина кричала:

— Батюшки! Да что это творится! Днем поножовщина! И куда только милиция смотрит!

— Туда, куда ей положено смотреть, — отрубил парень в сером костюме, показывая красные корочки удостоверения. — Уголовный розыск. А вы, мамаша, без малого не простились с пятеркой, что лежит у вас в правом кармане.

Женщина тотчас схватилась за карман. Толпа стихла. Оперативник быстрым взглядом отыскивал Юрку. Но его здесь уже не было. Он во весь дух мчался домой, довольный, что выпутался из неприятной истории и отделался от Усика.

Из открытых дверей милиции доносился треск пишущих машинок. В вестибюле Быстровых остановил постовой, выписал пропуск, пояснил:

— Третий этаж, первая дверь налево.

Юрку охватил внезапный страх. Сгорбившись, он неторопливо плелся за матерью. Чем выше поднимались по широкой лестнице, тем тревожнее становилось у Юрки на душе. А когда вошли в кабинет, сердце бешено заколотилось, руки и ноги задрожали. За столом, у окна, сидел молодой мужчина в обычном сером костюме. Он встал, вышел из-за стола, заговорил:

— Здравствуйте, Елизавета Петровна. Будем знакомы. Лейтенант Крылов. Присаживайтесь, пожалуйста. И ты, Сверчок, садись.

Сверчок? У Юрки похолодела спина, холодные капли пота выступили на лбу, лицо побледнело. Что-то знакомое прозвучало в голосе Крылова. Да и это скуластое лицо со шрамом на щеке он, Юрка, где-то видел. Быстров опустился на стул, уперся глазами в ободранные носки своих ботинок. Откуда стала известна милиции его кличка? Что о нем еще знают? А если знают все? Нет, нет, не может быть!