Василий Пропалов - Ход конем

Однажды вечером Бочкин вызвал Мамина на улицу. За углом общежития их дожидался Буров. Засунув руки в карманы брюк, он нетерпеливо ходил по какому-то условному кругу, нервно покусывая папиросу. Когда появились Бочкин и Мамин, Буров небрежно выплюнул окурок и тихо заговорил:

— Мишаня, мы тебя пригласили для важного разговора. Ты слыхал, что у Кольки выудили деньги?

— Слышал, — ответил Мамин и насторожился. — А что?

— У своих брать не дело. Возврати их. Немедленно. Сейчас же. Понял?

— Что вы, ребята… Я честное слово…

— Скажи кому-нибудь, Пескарь, а мы с Колькой оба видели, как ты на улицу убежал. Да и все говорят на тебя. У кого вздумал тащить? У Кольки, да? Колька — это я, Бур. А Бур — это Колька. Понял? — рычал Буров.

— Да вы что, ребята! У меня за душой всего пятерка.

— А ну, проверим. — Буров сунул толстый кулак в карман Мамина. — А это что? Откуда червонец, паскудина?

— Десятка? Не знаю, не было. У меня пятерка… Мама прислала.

Мишка растерянно глядел на деньги и дрожащим голосом продолжал твердить:

— Не брал я, ребята, честное слово, не брал.

— Где еще два червонца? Куда дел?

— Хватит, Борис, — вмешался в разговор все время молчавший Бочкин. — Пойдем.

— А ты чего прослезился? — ощетинился Буров, обращаясь к Бочкину. — Иди-ка вон к тому забору и жди меня. Я еще скажу пару слов Пескарю.

— Да брось ты, Борис! Хватит. Пошли!

— Иди, говорю, и жди меня! Ну, иди же!

Узкая спина Бочкина растворилась в сумерках.

Буров закурил, несколько раз подряд глубоко затянулся и прогнусавил:

— Мы, Мишаня, оба видели… У тебя нашли червонец. Доказательство на лицо. Куда ты попрешь? Ну, куда? Хочешь — заявим в милицию. Тогда тебе срок обеспечен. А вообще-то садить тебя жалко. Там не сладко, знаю. На собственном хребте-испытал. Тебе, деревенскому пацану, там житья не будет: каждому шпаненку ботинки чистить будешь. И заступников не сыщешь. Мы тебе простим, если ты поможешь нам провернуть одно пустяковое дело. Так что все зависит от тебя самого.

Буров раздавил ногой недокуренную папиросу. Огляделся. Кругом ни души. Только в темноте искрилась папироса Бочкина, да из-за крыши осторожно выглядывала луна, молчаливый свидетель всех ночных дел.

— Так вот, Мишаня, завтра ночью мы с Колькой пойдем на одно дело, — шепотом продолжал Буров. — Ты пойдешь с нами. Постоишь на карауле, куда поставим — и все: мы тебя не видели и ты нас тоже. Делать ничего не будешь, только постоишь. Минут десять-пятнадцать, не больше. Если кого заметишь — фонариком мигнешь. Колька будет следить за твоим сигналом…

— Но я же не брал, Борис.

— Да ты что, Песик! Докажи попробуй! А чего ты боишься? Ведь я сказал, что делать ничего не будешь, только постоишь… Если нас с Колькой припутают, мы тебя не выдадим. Скажем: были вдвоем. И бояться тебе нечего. Ну, а ежели с нами не пойдешь — тогда пеняй на себя. Я в долгу не останусь, падла буду. Запомни, песик. Меня здесь знают… — Буров взглянул на луну, откинул левую полу пиджака. Из грудного кармана сверкнул острый кончик ножа.

— Гляди и помни, — грозил Буров. — Если что… кишки выпущу… На размышления — сутки. Понял? Да не вздумай языком болтать. Боря Буров, когда надо, шутить не любит. Понял?

Спал Мамин беспокойно. Ему казалось, кто-то туго сжимает его горло. Он задыхался, звал на помощь. Лишь под утро, измученный, крепко и шумно захрапел. После подъема его с трудом растолкал сосед по койке.

В умывальной комнате никого не было. Мишка заглянул в зеркало и не узнал сам себя: лицо длинное, нос — острый, тонкий, маленькие серые глаза провалились. Наскоро умывшись, он заспешил на завтрак, на ходу натягивая поношенную рубашку.

Столовая шумела. Мишке казалось, что на него все смотрят косо, недоверчиво, с презрением. Мучительно перекошенное лицо его не выражало ни смелости, ни твердости. Молча пробравшись в угол, Мамин сел за стол, через силу съел суп, не дотронувшись до хлеба. В противоположном углу увидел Бочкина. Колька лениво и задумчиво шевелил толстыми губами.

После завтрака ребята бойко занимали места в классе. Появился преподаватель. Начинался обычный учебный день. На перерывах Мамин уходил из шумной толпы в сторону, изредка наблюдая за Бочкиным, который, видимо, чем-то был недоволен, часто курил и тер рукой широкий лоб.

«Наверно, дуется на меня», — заключил Мамин.

Весь день Мишка избегал встречи с Борькой. Но вечером Буров сам разыскал его…

Бурова допрашивал Сергеев. Борис не отрицал своего участия в краже. Да, десять наручных часов, изъятых у него, краденые. Но в магазин он не лазил. Там был Пескарь.

— Значит, стекло ломал Мамин. Он же орудовал в магазине, а вы с Бочкиным дожидались его на улице?

— Точно. Не верите, да? Спросите у Кольки.

— Где, конкретно, стоял ты и где Бочкин?

— Я около угла, где двери, а Колька у окна, слева.

— Когда, где и как вы договорились пойти на кражу?

— Позавчера вечером у нашего общежития.

— Во сколько?

— Около одиннадцати вечера.

— Кто предложил первый?

— Мамин. Что улыбаетесь? Не верите, да? Если я был судим, то и веры нет, да? Думаете, Пескарь не способен, да? Плохо его знаете, гражданин начальник. Мы у него были грузчиками, и только.

— Но грузить-то на вас было нечего. Десять наручных часов, браслеты, бусы, деньги — груз не велик. Один унесет, не так ли? В общем, чепуху не городи.

Буров молчал, упершись злыми глазами в пол. Руки дрожали. Он хорошо понимал, зачем нужны капитану Сергееву подробности. Неужели так же допрашивают и Бочкина? Тогда ему, Бурову, амба… Признают рецидивистом и вкатят срок под завязку.

— Когда, где, во сколько вы встретились перед тем, как пойти к магазину, кто подошел в условленное место первым, кто последним и что вас заставило пойти на такое серьезное преступление? — сыпались вопросы.

Буров, не поднимая головы, продолжал молчать…

В дверях показалось горбоносое лицо лейтенанта Рябковского. Он осторожно подошел к столу, положил перед начальником протокол допроса Бочкина и, наклонившись, шепнул:

— Это все, что я мог из него…

— Выжимают мокрые половые тряпки, — сердито сказал Сергеев, догадавшись, что хотел сказать лейтенант. — Мы же дело имеем с живыми людьми. Это надо понимать.

Лейтенант Рябковский стоял навытяжку, слегка наклонив вперед голову, и часто мигал. Капитан недовольно взглянул на молодого оперативника, ровно произнес:

— Можете идти.

Не обронив ни слова, Рябковский вышел. Некоторое время Сергеев не мог успокоиться. Он закурил, медленно склонил черноволосую, с большими залысинами голову над протоколом допроса Николая Бочкина. Читал не спеша, сосредоточенно анализируя каждую фразу. «Утешительного мало, — думал он. — Бочкин допрошен плохо. Вместо обстоятельного выяснения деталей протокол напичкан общими фразами. Роли каждого из преступников в совершении кражи из показаний не видно. Кто главарь и вдохновитель воровской группы — не ясно. За такие промахи надо строго предупредить Рябковского. Хотя… Хотя какой еще с него спрос. Не хватает опыта. Следует терпеливо доучивать… Хватка оперативника у него все-таки есть…»