Александр Серый - Белая кошка в темной комнате

— Прошу отведать, Наталья Николаевна, что Бог послал…

— Ага! Значит, с Богом ты в хороших отношениях, — удовлетворенно заметила она, усаживаясь на табурет и потирая руки. — Неплохо он тебя снабжает!

— Жаль, что не регулярно, — смеясь посетовал Широков.

Отдав должное кулинарным способностям хозяина дома, прихлебывая маленькими глоточками кофе, Наташа неожиданно сообщила:

— А меня, между прочим, родители в детстве крестили… Жаль, что я этого не помню. Наверное, все выглядело очень красиво и торжественно. И вообще, я девчонкой в тайне мечтала обязательно венчаться в церкви. Когда смотрела фильмы и читала книжки, где были сцены венчания, всегда представляла себя на месте героини. Что ты улыбаешься? Женщины всегда мечтают о семейном уюте, своем домашнем очаге. Но, оказывается, мечты часто так и остаются мечтами — не более… Смешной мы народ — бабы!

Широков накрыл ладонью Наташину руку и робко начал:

— Я хочу тебе сказать…

— Не надо, — резко прервала она, освободив руку и прикрыв ею Станиславу рот. — Не надо… Ничего не надо говорить.

Долгим взглядом пристально посмотрела ему в глаза и прибавила:

— Пусть все будет, как будет…

Потом встряхнула головой, будто прогоняя невеселые мысли, и, чмокнув Широкова в щеку, вышла из кухни. Вздыхая, тот убрал со стола и принялся мыть посуду.

Когда Станислав вошел в комнату, Наташа уже оделась. Она сидела на тахте, положив ногу на ногу, и просматривала номер журнала «Огонек».

— Ну что, пора идти?.. У нас ведь сегодня масса дел.

— Да, конечно. Можно я провожу тебя до прокуратуры?

— Вот этого делать не надо, — возразила Наташа, поднимаясь с тахты. — Ты же не хочешь, чтобы наши секретарши тут же сделали далеко идущие выводы?

— Мне, правда, на их выводы наплевать, но если тебе это неприятно, то пусть будет по-твоему, — согласился Широков, пропуская Наташу в коридор. Здесь у двери она позволила еще раз себя поцеловать.

Станислав решил пройтись пешком, благо до управления было минут двадцать быстрым шагом. «Что же со мной происходит? — размышлял он. — Все началось так неожиданно. Разве так бывает, что абсолютно незнакомый человек за один день становится самым близким существом на свете. Может, я преувеличиваю? Может, это только кажется?..»

Широков не был пуританином. В его жизни были женщины. Но отношения с ними сводились к обычному любовному партнерству, по крайней мере, со стороны Станислава. Рано или поздно он расставался с подругами мирно и спокойно, без взаимных обид и упреков. И ни к одной не испытывал чувств больших, нежели простое человеческое внимание. Конечно, как у большинства мальчишек, была первая школьная любовь. Потом — юношеская влюбленность одновременно в нескольких сокурсниц по институту. Но до настоящего, захватывающего целиком, дело не доходило. Нельзя сказать, что Широков был слишком привередлив. Просто, например, учась в институте, он считал преждевременным обзаводиться семьей и гасил в себе искорки чуть большего, чем возможно, на его взгляд, интереса к той или иной подруге. Потом — служба в армии на затерянной в горах пограничной заставе. А демобилизовавшись, сразу пришел на работу в угрозыск. Служба заполняла жизнь до отказа. Оставшееся свободное время «съедала» учеба на заочном отделении юрфака. Последний же год, будучи капитаном милиции и старшим группы по особо опасным преступлениям, свободного времени Широков почти не имел вовсе. В редчайшие выходные, что иной раз все-таки перепадали, он предпочитал просто отдыхать с книгами, никуда не выбираясь из дома. И вот теперь эта история, смявшая установившийся ритм жизни.

Отвлеченный своими мыслями, Станислав вдруг наскочил на встречного мужчину. Ошарашенно посмотрев на прохожего и пробормотав слова извинения, он отправился дальше своим путем, постепенно выходя из состояния задумчивости. Неожиданно будто что-то кольнуло Широкова: он остановился и попытался сосредоточиться. Хотя мужчина не запомнился в деталях, но профессиональный взгляд все же запечатлел облик в целом. И теперь этот облик казался знакомым. «Где я его видел? — сверлила мозг навязчивая мысль. — Нет… Не могу вспомнить…» На всякий случай, Станислав оглянулся, но мужчины нигде не было видно. Постояв еще мгновение и озабоченно взглянув на часы, Широков поспешил на работу.

Вопреки установившейся традиции, Свешников был на своем рабочем месте, хотя до девяти часов оставалось целых пятнадцать минут.

— Вот это да! Неужели у меня часы врут? — не веря глазам, воскликнул Широков, глядя на улыбающуюся физиономию друга.

— С часами у тебя все в порядке, Стасик, — возразил тот.

— Тогда какой-то зверь в лесу сдох, а?

Игорь не стал возражать, а невинно поинтересовался, как дела у Широкова и хорошо ли он провел вчерашний вечер. Нахмурясь, Станислав не проявил желания обсуждать интересующую друга тему и, как можно равнодушнее предложил:

— Дела вполне нормальные, а посему давай-ка лучше работать. Первое, что меня интересует: чем вызвано твое необычно раннее появление?

— Не стоило бы тебе, конечно, раскрывать карты, учитывая нахальное равнодушие к проявлению искреннего участия в твоей личной жизни, да ладно уж… Видишь ли, я весь вчерашний вечер и даже чуток ночи думал над этим проклятым комодом, который зачем-то передвигали. И ты знаешь, что мне пришло на ум?

Станислав вскинул брови и усмехнулся, вкладывая в усмешку весь отпущенный ему природой скептицизм. Тем не менее, Игорь ничуть не смутился.

— Так вот. Почему комод, который мог бы еще послужить какой-нибудь старушке или хранить в себе дачное барахло, остался в доме? Почему хозяева, уезжая, не взяли его с собой?

— Забыли просто или не захотели возиться со старьем.

— Тогда почему комод не утащили вечерние «старатели»? И вообще, почему именно этот дом стоит целый и невредимый, хотя и без крыши, а его соседи слева и справа уже снесены?

— А бог его знает, почему. Может, у работяг были некие особые планы относительно дома, а «старателей» комод просто не заинтересовал! А, впрочем, погоди… — Станислав на секунду задумался, пытаясь что-то припомнить. — В объяснении бригадира, которое вчера получил Юрков, отмечено, что дом они начали ломать как раз 20-го числа, сняли крышу, а остальное не успели порушить. Поэтому «старатели» еще не сподобились наведаться туда, а дед Ефим оказался первым. До 20-го дом, вероятно, стоял заколоченным.

— Ладно, Стасик, не буду тебя мучать. Ведь на сей момент я располагаю большей информацией, чем ты. И это оправдывает твои не совсем верные выводы. Как я уже сказал, комод не давал мне покоя весь вчерашний вечер. Я печенкой чувствовал — здесь что-то нечисто. Сегодня утром, в половине восьмого, я уже прискакал на Гоголевскую и как следует тряхнул бригадира. Сперва тот брыкался, но когда услышал предложение проехать к нам в контору, малость скис, а затем поведал и вовсе любопытные вещи. Оказывается, до 20-го числа дом номер 8 был, действительно, крепко заколочен, на дверях висел внушительный замок, и пробраться в дом составляло трудную задачу. Тем более, бывший владелец периодически наведывался в «родовое» гнездо и даже, как будто ночевал. По крайней мере, так считает бригадир.