Александр Серый - Белая кошка в темной комнате

— То же, что и ты: в машине были Гвоздкова и Бубенцов. Ехали они, по всей видимости, в направлении Курска. Однако уважаемые «гаишники» могли бы сообщить об этом и пораньше.

— Ну, это не их вина, — возразил Широков. — 23 июля обнаружили. Дали телетайп в область. 24-го, как известно, воскресенье. 25-го в МРЭО [2] МРЭО — межрайонный эксплуатационно-регистрационный отдел. (Прим. авт.) выходной. Так что установили принадлежность не ранее 26-го, о чем и сообщили в наше ГАИ, а те — Ерофееву.

— Да… А в Штатах, между прочим, полицейский из патрульной машины связывается с главным компьютером и через пару минут получает все данные на владельца!

— Так мы же не в Штатах! — усмехнулся Станислав. — У нас компьютеры в первую очередь в кооперативы попадают. Видел объявления кругом? Компьютерные игры! Компьютерное обеспечение! А на милицию и денег нет.

Оба помолчали, потом Широков вздохнул:

— Будем утра ждать: шеф обещал к утру выяснить все о владельце машины и побеседовать с ним. Вероятно, сие даст новую пищу для размышлений.

— Ага, — согласился Игорь. — Давай спать, пока такая возможность есть!

Он зевнул и стал готовиться ко сну. Широков же позвонил дежурному по управлению и на всякий случай сообщил номер гостиничного телефона.

Станислав проснулся от пронзительного зуммера телефона. Потянувшись к трубке, он мельком глянул на часы: было без пяти восемь. Свешников сидел, свесив ноги с кровати, и ошалело хлопал сонными глазами.

— Слушаю… — сказал в трубку Широков.

— Привет, голубь мой сизокрылый! — донесся откуда-то издалека голос подполковника, искаженный помехами на линии связи.

— Здравия желаю! — крикнул Станислав, окончательно просыпаясь.

— Чего кричишь? Я тебя хорошо слышу.

— А я — плохо! — посетовал Широков, сбавляя тембр.

— Как доехали?

— Нормально. Что там с машиной, Петр Сергеевич?

Напрягая слух, он молча теребил витки телефонного шнура, поглядывая на Игоря.

— Я все понял. Держите нас в курсе, ладно?

Попрощавшись, Широков медленно опустил трубку на рычаг.

— Ну, что? — осторожно спросил Игорь, также уже окончательно проснувшийся.

— Машина зарегистрирована у нас в городе. Владелец утверждает, что последний раз побывал в гараже 21 июля. До сего дня в гараж больше не ходил. — Станислав встал и, заправляя кровать, продолжил. — Осмотрели ворота: навесного замка нет, а внутренний исправен. Хозяин твердит, будто машину угнали, ибо 21-го он навесной замок сам запирал. Ребята проверяют обстоятельства. Будут новости — позвонят.

Взяв умывальные принадлежности, Широков отправился в ванную, оставив Игоря переваривать информацию.

Ровно в девять часов друзья сидели в кабинете у начальника отделения областного отдела уголовного розыска майора Никифорова. Валерий Анатольевич, невысокий плотный брюнет лет тридцати пяти в хорошо сшитом сером костюме, встретил прибывших коллег радушно. Выяснив бытовые условия и убедившись, что гости сыты, он перевел разговор на извечную для милиционеров тему: «Как у вас? — Как у нас…» Минут десять они обменивались общими бедами и проблемами профессии. Потом Никифоров, заметив некоторое нетерпение товарищей, посерьезнел и перешел к делу.

— Времени у нас маловато, с учетом выходных, но кое-что интересное выяснили.

Он раскрыл лежащую на столе тонкую картонную папку и, перебирая находящиеся там бумаги, начал рассказывать:

— Панова Маргарита Сергеевна, по мужу — Гвоздкова, родилась у нас в Курске в 1953 году. Отец ее, Панов Сергей Николаевич, также уроженец Курска, живет на Второй Пушкарской. Фронтовик, инвалид войны. С 1968 года, когда умерла мать Маргариты, пьет «по-черному». Дочь, проживая с ним, вела все хозяйство. После окончания школы устроилась в больницу медсестрой. В 1972 году уехала в соседнюю область в медучилище. В 1975 году вернулась домой. Но, вероятно, жить с отцом-пьяницей оказалось невмоготу. Через два года вышла замуж за Гвоздкова Олега Михайловича — директора крупного магазина, старше ее на 12 лет. Переехала к нему. Продолжала работать в той же больнице. Детей не нажила, а в 1983 году с мужем развелась, вернулась к отцу, с которым, вроде бы, помирилась. 19 марта 1985 года выписалась из города и уехала на постоянное место жительства к своей тетке в ваш город.

Никифоров замолчал, ожидая, будут ли вопросы, но Широков только кивнул, делая пометки в блокноте.

— Интересно, что из бесед с ее бывшими коллегами, из материалов личного дела создается портрет Гвоздковой как мягкого, отзывчивого человека, скромного, но чуть замкнутого в личном плане. Никаких порочащих сведений… Что-то не так? — спросил рассказчик, заметив удивление коллег.

— Да нет, — ответил Игорь. — Только нам Маргарита Сергеевна до сих пор казалась полной противоположностью этому портрету. Впрочем, четыре года — срок немалый. А что же Саржина?

Никифоров взял из папки другую бумагу.

— Саржина Анна Николаевна, в девичестве — Панова, родилась в Курске в 1910 году. Замуж вышла за Саржина Илью Григорьевича. В 1929-м у них родился сын Ефим. В войну семья оказалась в оккупированной зоне. Муж Саржиной некоторое время служил мелкой сошкой у здешнего бургомистра. После освобождения города, естественно, Илью судили, отправили в лагерь, где он и сгинул бесследно. В 1946-м Саржина с сыном переехала в маленький домик на Стрелецкой улице. Сынок в 1950-м «сел» за бандитизм — грабил сельские магазины. В 1953-м вышел по «бериевской» амнистии. Некоторое время жил с матерью. В 1958–1960 годах в составе группы совершил разбойные нападения, опять же в районе. В 1960-м поймали и дали новый срок — десять лет. В 1970-м году ненадолго возвращается в Курск. Потом переселяется в Орловскую область. Изредка навещает мать, работающую кассиром в банке. В 1972 году Саржина выходит на пенсию. Живет одна, замкнуто, мало общаясь даже с родственниками и соседями. Наступает март 1975 года.

Никифоров кашлянул, достал сигарету и закурил. Выдохнув облако сизого дыма, полюбовавшись его причудливо меняющейся формой, майор встал и подошел к окну. Резко обернувшись, он с какой-то горечью продолжил:

— Дальнейшие события я могу рассказать, не заглядывая в бумаги, так как эта история попортила всем нам много крови, стоила некоторым моим товарищам седых волос и кое-чего похуже.

Никифоров поморщился, как от зубной боли, возвращаясь мысленно к давно минувшим временам.

— Я тогда был младшим сыщиком в отделении милиции, непосредственно этим делом занимался постольку-поскольку. Но знаю общие черты, тем более, позже знакомился с материалами, да и тогда отрабатывал в числе других привлеченных отдельные детали и версии.

Он вновь нервно затянулся, заметно волнуясь.