Ю Несбё - Королевство

– Ясное дело, Рой с нами! – радостно заявлял он, и не важно, собирались ли они на лыжах, ехали на вечеринку в город или кататься на лошадях старого Оса.

Зачем я ему, он не пояснял, его радостной, искренней физиономии было достаточно. Она будто доказывала, что мир – отличное местечко, населенное сплошь добрыми людьми, счастливыми оттого, что находятся в компании друг друга.

Разумеется, я, как говорится, ни разу не взбунтовался. У меня хватало мозгов понять, что для Мари я лишь слегка унылый, но отзывчивый старший брат, всегда готовый их выручить. Но однажды вечером на субботней дискотеке Грета шепнула мне, что Мари в меня влюблена. За неделю до этого я переболел гриппом, а потом и Карл заразился и теперь сидел дома, никого никуда везти мне не требовалось, поэтому я глотнул самогонки – у Эрика Нерелла она всегда была при себе. Грета тоже напилась, и в глазах ее плясали черти. Я знал, что ей просто захотелось движухи, захотелось подгадить кому-нибудь, ведь я же знал ее и видел, какими глазами она смотрит на Карла. И тем не менее получилось, как с проповедником Армандом, который толковал на своем песенном шведском про спасение и жизнь после смерти. Когда тебе рассказывают сказку, которую тебе хочется услышать, то крохотная часть тебя – самая слабая – предпочитает в это поверить. Я заметил Мари возле входа. Она разговаривала с каким-то парнем, неместным, потому что местные к Мари подкатывать боялись. Не потому, что она девушка Карла, а потому, что знали: она умнее их, она их презирает и про их неудачу узнает каждый, потому что за дочкой мэра в Ортуне краем глаза следят все.

Но мне, брату Карла, подходить к Мари было неопасно. По крайней мере, для нас с ней неопасно.

– Привет, Рой, – улыбнулась она, – это Отто. Он изучает в Осло политологию и считает, что мне тоже надо туда поступить.

Я посмотрел на Отто – тот поднес к губам бутылку пива и отвернулся. Явно был не рад меня видеть и хотел, чтобы я побыстрее свалил куда подальше. Я с трудом сдержался, чтобы не врезать по дну бутылки, и старался смотреть только на Мари:

– Потанцуем?

Она удивленно и слегка насмешливо взглянула на меня:

– Но, Рой, ты же не танцуешь.

Я пожал плечами:

– Могу научиться. – Похоже, я здорово перебрал.

Мари громко рассмеялась и покачала головой:

– Я тебе не учитель. Меня и саму кто научил бы.

– Хочешь, помогу? – встрял Отто. – Я, кстати, инструктор по свингу.

– Да, давай! – Мари повернулась и наградила его той сияющей улыбкой, от которой тебе казалось вдруг, будто, кроме тебя и Мари, в мире больше никого нет. – Если ты не боишься, что тебя засмеют.

Отто заулыбался:

– Смеяться тут будет не над чем. – Он поставил бутылку на ступеньку, и я пожалел, что не засунул эту бутылку ему в глотку, когда была возможность.

– Вот это смелость. – Мари положила руку ему на плечо. – Ты не против, Рой?

– Конечно нет. – Я огляделся, раздумывая, о какую стену лучше разбить себе башку.

– Еще один смельчак! – Мари положила другую руку на плечо мне. – Учитель и ученик, идите танцуйте!

Она развернулась и ушла, и лишь спустя несколько секунд до меня дошло. Мы с этим Отто стояли и пялились друг на дружку.

– А давай я тебе морду набью? – предложил я.

– Ага, набьешь ты. – Он закатил глаза, взял бутылку и скрылся из виду.

Ну и хрен с ним, я все равно перебрал, а синяки, которыми Отто мог бы меня разукрасить, все равно были бы лучше стыда и головной боли, мучивших меня на следующее утро.

Когда я, умолчав о том, что наплела Грета, рассказал Карлу о случившемся, тот смеялся так, что у него начался приступ кашля.

– Ты у меня охрененный! Вызвался танцевать, чтобы отогнать всяких уродов от девушки своего брата!

Я усмехнулся:

– Ага, но только с Мари, а не с этим тупым Отто.

– Да по барабану, дай-ка я тебя поцелую!

Я оттолкнул его:

– Не лезь, гриппозный.

Оттого что я не признался Карлу в своих чувствах к Мари, мне было особенно неловко. Больше всего бесило меня то, что он сам ни о чем не догадывался. И ведь я сам мог бы ему рассказать. Признайся я – и он понял бы. По крайней мере, сказал бы, что понимает. Склонил бы голову, задумчиво посмотрел на меня и сказал бы, что такое случается и проходит. И я бы согласился. Именно поэтому я и молчал – ждал, когда все пройдет. Больше я никогда не приглашал Мари танцевать – ни в прямом смысле слова, ни в переносном.

Мари сама меня пригласила.

Это произошло через несколько месяцев после того, как Грета разболтала Мари, что Карл ее трахнул. Карл уже уехал учиться в Миннесоту, и я остался на ферме один. И однажды в дверь постучали. На пороге стояла Мари. Она обняла меня, прижалась ко мне грудью и спросила, хочу ли я с ней переспать. Прямо так и прошептала мне на ухо: «Хочешь со мной переспать? – И добавила: – Рой». То исследование про имена тут, скорее всего, ни при чем – она сказала это, чтобы подчеркнуть, что обращается она именно ко мне, Рою.

– Я знаю, что хочешь, – сказала она, не дождавшись ответа, – я все время это знала, Рой.

– Нет, – возразил я, – ты ошиблась.

– Не ври. – Она слегка отстранилась.

Я высвободился из ее объятий – разумеется, я понял, зачем она ко мне явилась. Да, Карла бросила она, но ведь и ее унизили тоже. Возможно, она бы и рада была его не бросать, вот только выхода у нее не оставалось. Мари Ос, дочка мэра, не могла смириться с тем, что сын нищего фермера с горы ей изменил, – особенно после того, как Грета растрезвонила об этом по всей деревне. Но дать Карлу отставку ей показалось недостаточно. Нужно было восстановить равновесие. И она решилась, а значит, сомневалась. Если мы с ней сейчас переспим, то я не буду тем, кто воспользовался растерянностью страдающей после разрыва девушки, – это она найдет применение старшему братцу, которого только что покинул самый дорогой ему человек.

– Пойдем, – она потянула меня за собой, – тебе будет хорошо.

Я покачал головой:

– Дело не в тебе, Мари.

Она замерла и недоверчиво уставилась на меня:

– Это правда? То, что говорят?

– Да откуда мне знать, что говорят?

– Что девушки тебя не интересуют. И думаешь ты только о… – она осеклась, будто подбирая слова, хотя Мари Ос слов никогда не забывала, – …только о машинах и птицах.

– Я в том смысле, что это не ты виновата, Мари, а Карл. И это просто-напросто неправильно.

– Тут ты прав – это неправильно.

И тут я тоже это заметил. Презрительное высокомерие – деревенские говорили, что именно так она смотрит на них. Но было и еще кое-что – нечто, что ей хотелось бы утаить. Неужели Карл рассказал ей?

– Отомсти как-нибудь иначе, – сказал я, – посоветуйся с Гретой, она в этом знаток.

И тогда Мари покраснела. И уже по-настоящему не смогла подобрать слов. Она выскочила за дверь, а когда подъезжала к Козьему повороту, то гравий из-под колес машины фонтанчиками разлетался. Когда через несколько дней мы с ней столкнулись в деревне, Мари сделала вид, будто меня не заметила. Подобное повторялось несколько раз – в деревне спрятаться друг от дружки невозможно. Шло время, Мари уехала в Осло – политологию изучать, а когда вернулась, мы с ней разговаривали почти как ни в чем не бывало. Почти. Потому что мы друг дружку потеряли. В ее теле закапсулировалась пуля – и Мари знала, что мне об этом известно. Дело не в том, что я ее отверг, – просто я видел ее. Видел ее голой. Голой и уродливой.