Владимир Безымянный - Загадка акваланга

— И сообщницу свою не пожалели?

— Договорено было. Правда, тут я в горячке переборщил. Она и завалилась. И было за что! Занюханные четыре штуки!..

— Как было организовано нападение?

— Со стороны двора, через который я рванул с сумкой, Фролов меня прикрывал. Его «Волга», конечно, но с другими номерами. Он даже нашлепку «такси» сверху пригорбатил… Когда в машине я открыл сумку и увидел, сколько там денег, у меня от злости перед глазами все поплыло. Ну, думаю, встречу Светку — разорву пополам. Не могла, стерва, когда утром звонила, выяснить, что локш тянем.

— Вы полегче е выражениями. Слыхивал. Не действует. Давайте ближе к делу, а то меня медицина поторопить может.

— Куда уж ближе. Проторчали выходные у Фролова. Курили… Потихоньку и я на иглу присаживался. Не ихними, конечно, лошадиными дозами. А что делать?.. Перед глазами тюрьма стоит. Свалить бы из города, да некуда. В Ташкент без сырья и с долгом в сорок тысяч и соваться не думай. Джекки тоже в безвыходе. Не сегодня-завтра узнают гурьевские, кто он такой, сам Фролов и пришьет. А меня прицепом. Только и оставалось, что за Фришмана приняться… Вот кого-кого, а пузатого убивать никто не собирался. Они с Фроловым давние знакомые, вместе щупали казну. Да и краденое купить Борис Ильич был не дурак. Короче, сам замазан — с доносом не пойдет.

— И не побоялись? Ведь за его домом была слежка?

— Нутром почуяли. Потом с утра в «Сатурн» заехали. Я представился милиционером и узнал, что Фришман будет днем. Притаились за углом, в тенечке. Скинул я пиджак, галстук развязал — от жары все лицо пот заливает…

— Короче.

— Понятно. Фришман подрулил один. Какие-то «Жигули» проскочили. Пошарили глазами — вроде чисто… Взяли его у калитки. Объяснили, что нужно прокатиться.

— А ухо отхватили в качестве платы за проезд?.. Не хотел бы я оказаться вашим пассажиром. Впрочем, это уже никому не грозит.

— Считаете, что вышка мне маячит?.. А за что? — заволновался Жангалиев. — За ухо ворюги!? Да он натаскал у государства миллионов больше, чем у вас звездочек на погонах.

— Так у меня всего одна, — улыбнулся майор.

— И одного хватит… Но я же никого не убивал. У Джекки спросите. Он на меня вешать не будет…

— А к чужим деньгам, значит, не прикасались? Фришмана не уговаривали поделиться?

— Они такие же чужие, как и мои. Грамотно украдены — вот и все. А я так не умею. Теперь, конечно, что — все на меня, — губы у него задергались. — Все подпишу… Только подтвердите, что сам рассказал. Мне же только тридцать… — Жангалиев глухо всхлипнул.

На звук в палату заглянул охранник. Корнеев позвал его. Вслед за ним в дверях показался Гофман. Заметив егоукоризненный взгляд, майор выключил диктофон и стал собираться.

— Мы кончили, Иосиф Аронович, все, ухожу. Не буду расстраивать вашего больного.

— Нет, нет, спрашивайте, я скажу, — Жангалиев сделал слабую попытку приподняться.

— У нас с вами еще много бесед впереди. Тем более, что скоро вас переведут к нам.

Покинув палату, майор спустился в вестибюль, где егоуже поджидал Тимошин.

— Как там Фришман?

— По-прежнему.

— Не желает, значит, Борис Ильич исповедоваться? А зайду-ка я к нему, задам пару вопросиков.

— Заговорил Жангалиев?

— Еще и как! Ты подожди. Может, понадобишься.

— Ладно.

Первое, что увидел Корнеев, войдя в палату, были глаза Фришмана. Белесые, выкатившиеся из орбит, остановившиеся. Рот был полуоткрыт, в углах еще пузырилась слюна, словно председатель «Сатурна» собирался выкрикнуть что-то, но внезапно в изумлении остановился. Он не дышал.

Диагноз был однозначен. Один из свежих уколов на локтевом сгибе оказался роковым. Вместе со смесью глюкозы и сердечных средств в вену были введены оказавшиеся гибельными пара кубиков обычного воздуха. Сердце остановилось, почти мгновенно…

Гофман сокрушенно жаловался майору:

— Господи, напасть-то какая!.. Что же теперь будет? Чудовищно!.. Раненого, доверившегося медицине, добивают на больничной койке. Теперь поползет по городу, как в недоброй памяти времена: «Убийцы в белых халатах!», И ведь ваших сотрудников, товарищ майор в этот момент в больнице хватало!

— Ну что ж, Иосиф Аронович… Это к лучшему. Пойдем по горячим следам. Тимошин, — обратился он к стоявшему рядом лейтенанту, — вызывайте подкрепление и займитесь списочным составом. Выясните, кто из медперсонала входил в палату.

— Вы подозреваете моих работников? — спросил Гофман, когда Тимошин ушел.

— В первую очередь. Незнакомого Фришман к себе бы не допустил. Не говоря уже об инъекциях… За последнее время он приобрел столько деятельных и опасных врагов, что ему приходилось соблюдать крайнюю осторожность.

— Но ведь факт, — занервничал Гофман, — что после посещения палаты вашим сотрудником, никто больше живым Фришмана не видел.

— Кроме убийцы, — хладнокровно заметил майор. — А я убедился, что в больнице порядок таков, что человеку в белом халате, тем более женщине, ничего не стоит проникнуть в любую палату.

— Ну, мы не исключение, — обиженно поджал губы Гофман. — Вы полагаете, что за три дня пребывания Фришмана у нас, среди медперсонала был сформирован заговор с целью его уничтожения?

— Эту версию тоже нужно проверить. А пока… Иосиф Аронович, что вы знаете о соседе Фришмана по палате?

— Он-то как раз полностью исключается. У него перелом двух ребер, трещина основания черепа и изрезанные стеклом ягодицы.

— Где это его так угораздило?

— Повздорили с дружком. Подрались… Разбив стекло, выпали со второго этажа, где находилось кафе. Дружок отделался легкими царапинами, а этот — у нас.

— Вы мне не поможете переговорить с ним?

— Попробуем, — пожал плечами врач, — но за успех не ручаюсь.

В палате Корнеев много времени провел у кровати тяжело больного, за состоянием которого неотрывно следил Гофман. В сознание парень приходил редко, но в эти промежутки кое-что соображал, роняя обрывочные слова:

— Про укол… Он спросил: «Что так рано сегодня?.. Вы такая прелесть, что дух захватывает…» Я хотел, — парень облизнул пересохшие губы, — глянуть на эту прелесть… Не могу повернуться… А Боря разливается. «Выпишусь — вы должны мне свидание… Ваша головка солнышком освещает мрачную палату…» Что-то, вроде этого, а может, путаю… приснилось, — парень отключился, Гофман дал тревожный знак, что пора заканчивать.

Томившиеся у кабинетов, и процедурных больные и не подозревали, что в стенах больницы идет лихорадочная охота. Тимошина майор нашел в кабинете, специально для него выделенном. Он уже вызвал к себе нескольких медработников, но допрос, еще не начинал.

— Докладывай, Тимошин.

— В интересующий нас отрезок времени в больнице находились сто четырнадцать медработников, из которых тридцать восемь не имеют убедительного алиби, то есть никто из коллег или больных не может засвидетельствовать их местопребывание. Их-то я и вызвал в первую очередь.