Виктор Дан - Хутор Дикий

– Вспомнила бабка, как девкой была! Зачем?

– Нам нужно знать из-за чего вы развелись с женой.

– Чего вы хотите?! Чего вы тяните?! Ну, я ее убил…

– Кого? – от неожиданности спросил Михаил

– Кого, кого… Даже смешно!

– Алевтину?! Но за что?!

– Редкая была зануда!

Михаил, наконец, пришел в себя:

– Мы приехали за вами, садитесь в машину!

– А как же хозяйство… дом.

– Заедем к вашему брату, родственники присмотрят…

– Можно запереть дом? – почему-то робко спросил Гавриленко.

– Нужно! – ответил Михаил и, чтобы не было эксцессов, сделал это сам, а ключ вручил Гавриленко.

По дороге к брату Гавриленко сидел, локти на коленях и сжав голову руками, и не то пел, не то молился тихим невнятным речитативом, слегка раскачиваясь из стороны в сторону.

В дом брату они отпустили его самого.

– Не сбежит? – заволновался Саня.

– Если не сбежал до сих пор, то не сбежит…

– Или себе, чего сделает?!

– Ответ смотри выше, – попытался шутить Михаил.

На всякий случай он вышел из машины и приблизился к калитке.

Он не исключал вариант, что убийцей мог оказаться Гавриленко, но всегда эту версию ставил чуть ли не на последнее место из-за неясных мотивов. Трахает своих коз? Так он понял, что весь хутор давно об этом знает. Неужели Алевтина его случайно застукала? Как это произошло? Почему такая реакция?!

Гавриленко вышел из дома и направился к машине. Смятое белое полотно лица его брата в окне почему-то неприятно поразило Михаила. Похоже на лицо смерти…

Михаил сразу доложил Сафонову о задержании Гавриленко и в его присутствии прямо в его кабинете провел первый допрос. Гавриленко сознался в том, как это произошло, но упорно отказывался разъяснить мотивы.

Он отказал Алевтине продать молоко второй раз, та его оскорбила и ушла. Им овладел сильный приступ гнева, выскочил на улицу, в чем был дома, схватил палку, которой подпирал калитку, догнал и ударил по голове. Она была глуховата и даже не обернулась… Сколько раз ударил? Не считал, несколько раз…

Когда Гавриленко подписал протокол допроса, он настоял, чтобы было еще его заявление о добровольном признании, и его отправили в следственный изолятор, Сафонов спросил Михаила:

– Удивлен, что вы не возражали против заявления. Это как бы обесценивает ваши лавры.

– Нужно только мечтать, чтобы все преступники по делам, которыми мне придется заниматься, писали такие заявления…

– Есть тут и оборотная сторона медали: возможность сговора следователя с подследственным, ведь такое заявление обычно смягчает наказание…

ѕ До его признания, не боюсь в этом сознаться, я имел весьма смутные подозрения на его счет… До сих пор мне не ясны мотивы, и вы были свидетелем, что он упорно не хочет об этом говорить…

– Не так уж это важно, преступление раскрыто… Однако я хочу вернуться к тому с чего начал. Вас могут обвинить, что заявление о добровольном признании вы разрешили не бескорыстно…

– А-а-а, вот вы о чем?! На юридическом языке это называется даже не версия, а домысел. Сплетен я не боюсь!

– Я должен заботиться о репутации прокуратуры!

– Вы располагаете фактами или эта идея у вас возникла только сейчас, чтобы надеть на меня узду, – не выдержал Михаил.

– Фактов у меня еще нет, но могут появиться…

– Когда появятся, я к вашим услугам!

– Ну, ваше желание или нежелание в таком случае значения иметь не будет!

– Я могу быть свободным? – только и осталось спросить Михаилу. – Завтра я хотел бы провести следственный эксперимент, мне нужно подготовиться…

– Работайте, работайте… – Сафонов сделал вид, что углубился в бумаги.

Михаил вернулся к себе в комнату взбешенным: “Подлый шантаж! Зачем? Неужели из-за материалов на Симоненко. Суд ведь ему не грозит! Столько захапать и еще мало! Скорее всего, здесь дело принципа. Какой-то безродный Гречка вмешивается в их дела, пытается влиять на их судьбу…”.

Щуры отказались быть свидетелями при следственном эксперименте. Бубырь-старший и Марьяна Прохорова согласились только после уговоров. Их нежелание присутствовать, когда убийца будет воспроизводить сцены преступления, было естественным.

Однако зрителей набралось порядочно и Михаилу с помощью двух милиционеров пришлось держать их подальше. Оператор с кинокамерой был приглашен из города. Один из сотрудников милиции изображал пострадавшую.

Сцена ссоры в доме ничего нового не дала, чувствовалась какая-то натяжка. Все повторялось, как в первый приход Алевтины. На улице, рядом с домом Щуров, после показа первого удара, Гавриленко вдруг неожиданно уставился в окна дома Щуров и кому-то пригрозил кулаком. Михаил проследил его взгляд и увидел как лицо Прасковьи отпрянуло от окна.

– Прасковья видела? – спросил Михаил у Гавриленко.

– Да!

Михаил попросил милиционера привести на место убийства Щуров. Старики пришли испуганные, готовые разрыдаться.

– Вы видели момент убийства? Почему молчали?!

– Он грозился нас убить!

– Вы поедете с нами.

Старики запричитали, шмыгая носами, растирая слезы по лицу. Они были очень жалкими, но Михаил испытывал только досаду. Их трусость стоила жизни соседке. Подними они шум, Гавриленко, наверное, остановился бы. Не говоря уже о том, что своевременная медицинская помощь позволила бы сохранить пострадавшей жизнь.

– Успокойтесь! Успокойтесь! Скоро вернетесь. Дадите показания и вернетесь

– А нас не засудят?

– Вот этого я не знаю, – проявил жестокость и свою неприязнь Михаил, хотя об осуждении за сокрытие свидетельских показаний не могло быть речи, если Гавриленко им действительно угрожал.

Позже Гавриленко подтвердил это странной фразой:

– Да грозился… Потом хотел убить, думал, донесут… Даже однажды ночью ходил вокруг дома, но видать Бог определил через меня смерть только Алевтине…

Михаил не выдержал:

– Божьей волей можно оправдать любое преступление. Вы сильно заблуждаетесь! Истинно верующий должен знать, что Бог не вмешивается в земные дела. Каждый волен выбирать между добром и злом, Богом и дьяволом свободно, иначе Божий суд потерял бы смысл…

Гавриленко опять начал свои невнятные причитания. Сообщения сотрудников следственного изолятора давали основания предположить, что Гавриленко пытается симулировать невменяемость из-за психического заболевания.

– Мы вас направим на психиатрическую экспертизу в любом случае, – не выдержал Михаил.

Но Гавриленко сделал вид, что не слышит.

– У меня есть предположение, что второй раз Алевтина Петровна вошла в ваш дом без вашего разрешения, неожиданно. Если бы вы в этом признались, это могло бы послужить серьезным смягчающим вину обстоятельством… – попытался соблазнить Михаил подследственного, не оставляя надежды раскрыть истинную картину разыгравшейся трагедии.