Виктор Дан - Уик-энд в деревне

– У вас ведь, как бы это сказать, есть все для семейной жизни…

Александр Лукич стал грустным.

– Это длинная история… Моя жена сбежала от меня с нашим одноклассником. Он был полковником. Развелся со своей женой, приехал погостить на родину, и тут встретил ту, за которой безуспешно ухаживал в школе. Они уехали в Россию на новое место службы в одной из горячих точек. Через месяц погибли. Дом, где они жили, взорвали…

– Какая трагическая судьба!

– Вы не спрашиваете, почему она ушла.

– Догадываюсь! Вы такой правильный, что ей стало скучно…

– Возможно, я скучный человек… Но, думаю, причина другая. Мы слишком долго жили далеко друг от друга… Мы были слишком самоуверенны, так как сильно любили друг друга. Еще со школы. Мы поженились через неделю после выпускного бала. А через полгода у нас появилась дочь. Родители, ее и мои были против, так как меня еще до рождения дочери забрали в армию. Когда вернулся, мы жили у ее родителей. После вечернего института поехал на Север зарабатывать на кооператив. Жена осталась, сначала из-за дочери, потом приехала и не смогла там жить…

– Почему? Вы ее разлюбили?

– Нет. Но доверие друг к другу было подорвано. По многим причинам, но из-за ревности тоже… Я торопился строить этот дом, чтобы было куда приехать, и уже собирался окончательно возвратиться. И тут она бросила все и сбежала…

– Вы до сих пор носите в себе обиду на всех женщин?

– Нет, ее я простил, смерть все списала… А одинок, потому что женщины в том возрасте, который мне подходит, слишком практичны. Дело в том, что дом завещан внуку, без права пересмотра завещания. Такова воля жены, которая отказалась от своей части дома на таких условиях… В этом, вероятно, и есть основная причина, почему женщины не спешат скрасить мое одиночество… Как только узнают, что дом мой, пока я жив, так сразу теряют ко мне интерес…

Они молчали некоторое время.

– У вас есть ее фотография? Может, это неприлично, но я не могу сдержать любопытство, – призналась неожиданно Вероника.

– В спальне дочери есть портрет. Сюда, пожалуйста!

Вероника последовала за хозяином.

Над спинкой широкой двуспальной кровати висела цветная фотография красивой блондинки.

Вероника не удержалась от восклицания:

– Бог мой! Вы не находите, что мы похожи?!

– Да! Только расцветка, так сказать другая. Вчера вечером, признаюсь, сначала принял вас за призрак жены. Потом разглядел – у вас разные фигуры. Жена рано располнела. Впрочем, полнота не была чрезмерной и очень шла ей…

– Вы любите полных женщин?

– Я люблю красивых женщин!

– Вероятно, Север вас избаловал. На ВЦ было много женщин, не так ли? А вы были начальником… гарема, простите, отдела.

– Да, почти все правильно. Я живой человек… Но несколько старомоден. Считаю, что мужчина должен осчастливить женщину. Ведь трудно угодить даже одной… И вообще, гарем у меня ассоциируется с рабством…

– Она не могла простить ваши измены…

– Что значит измены?! Много лет мы с ней виделись только во время отпуска. Главное, я никогда бы не поступил с нею так, как она со мной…

– Она заплатила за это слишком дорого…

– Клянусь, я не требовал возмездия и всегда желал ей счастья… А сейчас чувствую себя виноватым перед нею…

– Возможно, я рассуждаю предвзято как женщина, но я считаю, что в несчастном браке виноват всегда мужчина. Нам ведь всегда так мало надо…

– Но всегда чуть больше, чем мужчина может обеспечить! Ну, вот. Я вам рассказал о себе все… Сейчас мы будем обедать, и вы немного расскажете о себе.

– Я еще не готова исповедываться.

– Исповедь и не требуется. О грехах своих можете умолчать…

– Возможно, я делала ошибки в жизни, но это не грех…

– Тогда вам нечего скрывать…

– Не настаивайте!

– Извините! Ни о каком принуждении не может быть и речи. Я больше рта не раскрою, разве что для еды…

– Однако надеюсь, вы не дадите мне скучать…

Вероника ела курицу и вспоминала, как недавно перед майскими праздниками они с дочерью зашли в гастроном за покупками. Дочь в мясном отделе увидела мороженых кур.

– Мама, мама! Будь добра, купи курицу. А лучше две! Ведь скоро праздники, а я так давно ела курочку…

Она говорила громко, посетители оглядывались на них.

– Хорошо, хорошо! Только не кричи так, словно ты с голодного края…

Веронике было неловко и обидно. Сейчас они могли себе позволить купить только одну курицу. Вероника вспомнила буфет на первом этаже райкома партии, куда ходила по пропуску мужа. Она покупала там превосходную птицу: кур, гусей и индеек по цене «синей птицы» в магазинах для простых смертных. Курица! Это была заурядная ежедневная еда. Она вспомнила, как уговаривала дочь по утрам перед школой съесть хотя бы кусочек грудинки…

Обед проходил почти безмолвно. Александр Лукич заметил, как гостья застыла над тарелкой и не выдержал:

– Не вкусно? Или у вас нет аппетита? Хотите немного красного вина?

Вероника молчала, и он продолжил:

– Мне вести машину, а то я бы с удовольствием присоединился к вам… Вам плохо?

– Нет, нет! Все превосходно! Немного задумалась… Извините!

Неприятное беспокойство и раздражение снова навалилось на неё. Раздражала предупредительность хозяина, его преданный и счастливый взгляд, который он не сводил с нее, как и две его овчарки, и с таким же выражением глаз. Раздражали комфорт и размеренность его жизни. Злили воспоминания о вчерашнем вечере. С одной стороны, ей было плевать, что он о ней подумает, с другой, она слишком легко пустила его в свою постель… Вообще, ей показалось, что она потеряла лицо, потому что последние сутки плывет по течению. И на этот обед она задержалась напрасно. Ей давно нужно было уйти, уехать домой и забыть все это как кошмарный сон с элементами эротики…

Александр Лукич заметил, что его гостья снова застыла, углубившись в свои мысли. Лицо ее стало таким грустным. Нужно было подать кофе, и он поднялся из-за стола. Поднес чашку к кофеварке и остановился. Его рука дрожала. Он поставил чашку на кухонный стол и подошел к Веронике. Она оставалась неподвижной, словно не замечала его. Тогда он медленно наклонился и поцеловал ее в шею. Она не отстранилась, а только съежилась.

– Я должна заплатить и за обед? _ спросила она жестким тоном.

Александр Лукич оторопело отстранился, потемнел лицом и медленно вернулся на свой стул. У него перехватило дыхание. Тяжелое молчание повисло над столом, кухней, домом, вселенной…

Наконец, он снова обрел дар речи, но заговорил сначала бессвязно:

– Какая оплата?! Я думал… мечтал… А вы? Мне показалось… Разве вчера…

Постепенно речь его приобрела связность, а тон стал ироничным:

– Боже! Какой я идиот! Не понял простую вещь! Вы правильно сделали, что поставили меня на место… Это я должен платить. Ведь вы потеряли, можно сказать из-за меня, рабочую смену. Сколько с меня причитается? И в какой валюте?