Марина Ларина - Ты плакала в вечерней тишине, или Меркнут знаки Зодиака

— Сегодня мы не работаем, — высунулось в приоткрытую щель сонное лицо хозяина.

— Да я только хочу спросить. Раз вы все равно уже открыли, скажите, сколько может стоить вот этот камень? — и Прокофьева протянула ювелиру тот самый камень, которым когда-то была украшена серебряная чаша, дошедшая через Францию из Константинополя до королевства Карла IV. На какой-то момент взгляд хозяина и оценщика из мастерской замер, жадно касаясь глазами камешка.

— Подождите минутку. Я оденусь и посмотрю более внимательно, — сказал он и захлопнул дверь. Настя покорно осталась стоять у порога. Через пару минут дверь снова открылась, и ее пригласили зайти в мастерскую.

— Извините, — вежливо сказал седовласый человек, чем-то напоминавший Насте Штайнера, — я с вашего разрешения оставлю вас на несколько минут, мне нужно обследовать камень. Вы позволите мне его взять? — обратился он к Прокофьевой.

— Да, пожалуйста, — сказала Настя, рассеянно оглядываясь по сторонам. На стене в этой мастерской висели старинные часы, а на полках располагались различные замысловатые предметы старины. Ювелир, по-видимому, был еще и коллекционером разного рода старинных вещиц и знал в них толк.

«Этот человек, наверное, оценил бы коллекцию Штайнера, если бы увидал», — подумала Настя.

Ювелир вернулся минут через тридцать. И, держа в руках камень, показал Насте красивую коробочку, обтянутую синим бархатом.

— Вы позволите, я положу этот камень в эту коробочку? — спросил он.

— Да, я не против, — ответила Прокофьева. — Ну, что скажете?

— Я бы мог у вас купить этот камень. Но у меня сейчас нет на руках наличных денег. Не могли бы вы прийти сюда завтра. Сегодня выходной и все банки закрыты. А у меня все деньги хранятся там, — сказал ювелир.

— Да, — сказала Настя, — наверное, смогу.

Ее не интересовали ни цена, которую он собирался предложить, ни то, почему так долго его не было. Настя положила коробочку в сумку, и они распрощались до завтра.

Для себя Прокофьева еще ничего не решила. Она знала, что завтра поступит по настроению, возможно, поедет в какое-нибудь другое место, оставив Прагу и так и не навестив ювелира. В конце концов, Вена была отсюда тоже недалеко.

Вернувшись в отель, Настя достала обтянутую синим бархатом коробочку, которую всучил ей чешский ювелир. Она напомнила ей детство. Ее двоюродная сестра Тамара в школе переписывалась с чешскими детьми, которые прислали ей колечко точно в такой же коробочке. Это игрушечное колечко она подарила Насте, которая носила его, пока не потеряла. А коробочка еще долгое время валялась дома. Потом и она куда-то исчезла.

Прокофьева посмотрела на словно вернувшуюся из детства коробочку, и осторожно ее открыла. В коробочке лежал камень, но не тот, который она показала ювелиру. По цвету и форме они совпадали, но не более. В коробочке лежала, похоже, обыкновенная стекляшка сине-зеленого цвета. Прокофьева рассмеялась:

— Вот дурак, заменил. Ха-ха-ха. Я бы ему сама даром отдала. Добро такое. Выбрасывать просто было жалко. Ну и черт с ним. Избавилась — и камень, как говорится, с плеч. Пусть сам теперь ищет место своего назначения. Вот так. Это не мешало бы отметить, — сказала себе самой повеселевшая Настя и отправилась в бар. Это был ее последний день в Праге. Так она решила. И она не стала доплачивать за отель. Больше здесь нечего было делать.

Она и не заметила, что за ней пристально следили чьи-то глаза. В баре, расположенном за углом гостиницы, к ней подсел какой-то молодой человек и попытался познакомиться. Он был невысокого роста, в меру упитанный и в меру наглый. Его хитрые глазки то и дело бегали туда сюда. И он почему-то норовил ее напоить. Да и в тоне этого человека, который представился Штэфаном, Настя почувствовало что-то фальшивое. Наигранное и неискреннее. Было такое ощущение, что ему от нее что-то было нужно.

«Или маньяк, или еще какая сволочь», — подумала Прокофьева и благополучно улизнула, направившись сначала якобы в туалет, а потом через черный ход на улицу. Идти никуда после этой встречи в баре ей не хотелось, и она вернулась в отель. Закрыла дверь на ключ, и, не вынимая его из дверей, отправилась в душ. Теплая вода ее так разморила, что слегка подуставшая за день Настя прилегла после душа на кровать и уснула.

Она проснулась, услышав, что кто-то возится у ее двери. Ключ торчал в замке, и тому, кто был за дверью, никак не удавалось ее открыть. Прокофьева сняла трубку телефона, стоявшего в номере.

«Что за дежа-вю»? — подумала она, не услышав гудка.

По старой привычке она не носила с собой мобильный телефон. Но даже, если бы он у нее и был, она, скорее всего, не стала бы звонить в полицию.

«Снова этот камень, будь он неладен. А что, если Полкан привез его откуда-нибудь из этих мест. Дура я, дура, куда сунулась. Значит, провод обрезан. Не иначе, как чешские бандиты по мою душу. Не навел ли их ювелир? — проскочило у нее в голове. — Черт возьми, все повторяется. Что делать?»

Стараясь не шуметь, Настя тихонько натянула на себя свитер и джинсы, влезла в ботинки, накинула на плечи куртку, взяла сумку и аккуратно открыла окно. Медлить нельзя было. Окна номера, который снимала Анна Ниогре, выходили на крышу хозяйственной пристройки. Она взобралась на крышу, как раз в тот момент, когда дверь поддалась и преступник влетел в номер.

«Черт возьми», — выругалась Прокофьева и, поскользнувшись, кубарем покатилась вниз. И на этот раз ей несказанно повезло. Катясь по крыше с сумкой через плечо, она зацепилась за какую-то штуковину, изменившую траекторию ее падения, а потом мягко приземлилась в большой контейнер, набитый мусором, который не вывозили два выходных дня. Контейнер стоял во дворе с тыльной стороны здания.

— Эй! — услышала она голос человека, который, увидев открытое окно, все понял и тоже взобрался на крышу.

Насте некогда было приходить в себя. Ободранная, с разорванной штаниной, она поспешно вылезла из контейнера и, зная, что преследующий ее человек не заинтересован в том, чтобы светится, с криком «Помогите» побежала прочь. Преступник прыгнул с крыши, удачно приземлился в тот же контейнер и выбрался оттуда. Настя выбежала из подворотни и, осознавая, что без помощи ей не обойтись, повернула с криком за угол, где была входная дверь в гостиницу. Но в этот самый момент человек, в котором она узнала того, кто пас ее в баре, подставил ей ногу, и Прокофьева с треском ударилась о бетонное покрытие тротуара. Потом она почувствовала сильный удар по голове и в тот же миг потеряла сознание.

«Что это? Почему такой синий свет? — открыв глаза, подумала Настя. — Где я?»

Свет резал глаза до слез. В голове шумело, и было очень больно в груди. В нее словно вставили камень, который ее давил. Она не понимала, что делал здесь человек, который обращался к ней не по-русски, как и то, о чем же он ее спрашивает. Ей не хотелось ничего говорить. Язык не поворачивался. И Прокофьева снова закрыла глаза.