Наталия Антонова - Смерть в начале весны

На улице было тихо и морозно. Морис смотрел в окно. Сад ещё утопал в снегу, деревья поёживались, еле-еле шевеля ветвями. Высоко в небе сплошным караваном плыли светло-серые облака. Несмотря на календарную весну, март в России всё ещё зима…

Но тем не менее сегодня праздник! Восьмое марта!

Мирослава с утра уехала к тёте. А вечером обещала привезти с собой Люсю. Морис от подруги Мирославы был не в восторге.

Но, как говорил Наполеонов, друзья детства – это святое.

Морис вздохнул. И тут кто-то стал ломиться в ворота, колотя по ним изо всех сил и вопя:

– Откройте! Полиция!

– Лёгок на помине, – улыбнулся Миндаугас.

– Ты позвонить не мог? – спросил он Шуру, въехавшего во двор и выбиравшегося, пыхтя, из машины.

– Не мог!

– Почему?

– Хотел тебя развеселить, пойдём скорее. – Он подтолкнул Миндаугаса к крыльцу.

В руках Шура держал огромную охапку красных гвоздик и свёрнутые рулоны бумаги.

– Сегодня Седьмое ноября? – холодно поинтересовался Миндаугас.

– Шутишь! Восьмое марта!

Шура ввалился в дом и ринулся с ходу в столовую.

– Вот! – радостно выдохнул он, свалил на диван гвоздики и стал раскручивать рулоны.

У Миндаугаса глаза полезли на лоб.

– Что это?! – ужаснулся Морис.

– Не узнаёшь? – ухмыльнулся Шура. – Это хозяйки праздника!

– Не понимаю…

– Правильно про вас говорят, что вы тормоза, – беспечно отозвался Наполеонов.

– Это не про нас, – нахмурился Морис, – а про эстонцев.

– Какая разница, – махнул Шура рукой, – все вы прибалты.

– Нет такой национальности! – возмутился Морис. – И вообще, я же не говорю, что русские, украинцы, белорусы – это одно и то же.

– Говори, я не возражаю, – улыбнулся Шура.

Морис сердито фыркнул.

– Он тебе уроки бесплатно даёт? – поинтересовался Наполеонов.

– Кто? Какие уроки? – растерялся Морис.

– Дон, конечно. Ты так классно научился у него фыркать.

Морис снисходительно улыбнулся.

– Тебе идёт, – обронил Шура и продолжил: – Розу мы повесим сюда, а Клару.

– Я против! – не выдержал Миндаугас.

– Баба-яга всегда против! – парировал Наполеонов.

– Я не позволю тебе превращать дом в бог весть что!

– Викинг, ведь это не твой дом, – подмигнул ему Шура.

Глаза Мориса превратились в лёд.

Шура притворно поёжился.

– Ой, я замерзаю!

– Не кривляйся!

– Ладно! Я не хочу с тобой ссориться. Кстати, что у нас на ужин?

Морис открыл рот. Шура бросился к нему с распростёртыми объятиями и крепко обнял опешившего Миндаугаса. Потом он поднял глаза и ласково посмотрел в глаза Мориса.

– Но ведь ты тоже в свою очередь должен хотеть сделать мне приятное, – лукаво подмигнул он.

– Я? Тебе? Ты сошёл с ума?! – Морис освободился от объятий Наполеонова.

– С вами сойдёшь, – Шура сделал вид, что обиделся, – но каждый думает в меру своей испорченности. Я говорил о другом!

– О чём?!

– Что мы должны идти навстречу друг другу!

– В смысле?!

– Ты хочешь сделать Мирославе сюрприз, я тоже.

– Ну и?

– Давай разделим территорию.

– Как это?

– Ты украшаешь гостиную, как твоей душе угодно, а я столовую! Только не спеши говорить нет! Я дружу с Мирославой с детства!

– Да помню я! – отмахнулся Миндаугас.

– Значит, да?

– Значит, да, – сдался Морис.

– Ура! – завопил Шура. – Март! Мир! Дружба! – И снова кинулся на шею Миндаугаса.

– Мой бог! – воскликнул тот. – Ты надоел мне сегодня хуже горькой редиски!

– Не редиски, а редьки, – поправил Шура, – но ты прав, наша редиска ядрёная! Не то что их!

Морис решил не выяснять, кого Наполеонов обозначил словом «их», чтобы не увязнуть в новом споре. Он пробормотал себе под нос что-то по-литовски и удалился.

– Чудак человек, – вздохнул Шура, – счастья своего не понимает, его в воду толкают, а он на берег лезет.

Наполеонов заметался по комнате, выбирая место на стене для портретов, вздыхая и причитая. Часа через полтора он управился и остался доволен своими трудами.

– Тебе помочь? – просунул он голову в гостиную.

– Нет, не надо, – отозвался Миндаугас.

– Как хочешь, я тогда пойду подремлю.

– Угу.

– А можно я перед этим чашку чая выпью? – спросил он вкрадчиво.

– Да, там на подносе пирожки. Чай нальёшь сам.

– Я обожаю тебя, детка! – обрадовался Наполеонов и ринулся на кухню, не слыша, как хмыкнул Миндаугас.

Мирослава позвонила около шести часов вечера. Морис снял трубку.

– Мы скоро приедем, – прозвучал голос Волгиной.

– Ждём.

– Шура приехал?

– Да.

– Что он делает?

– Спит.

– О! Ты на нём пахал?

– Нет, – улыбнулся Морис, – но он потрудился в меру своих возможностей.

– Тогда разбуди его и придай ему светский вид.

– Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа.

В трубке зазвучали короткие гудки.

– Мр? – спросил запрыгнувший ему на колени Дон.

– Да, твоя хозяйка звонила.

– Мяв? В смысле чего сказала? – уточнил кот.

– Скоро приедет. С Люсей.

Дон замахал хвостом.

– Я тоже не в восторге, – вздохнул Морис, – но что поделаешь, друзья детства – это святое.

– Фух! – сказал кот.

– Согласен. Пойдём Шуру разбудим.

Кот взмахнул пару раз хвостом и перебрался на кресло.

– Ну как хочешь.

Шура был разбужен, он моргнул несколько раз рыжеватыми ресницами, потом сощурил свои глаза, казавшиеся зеленовато-коричневыми в полумраке комнаты.

– Чего ты меня так разглядываешь? – спросил он Мориса с подозрением.

– Мирослава велела придать тебе светский вид.

– Э! Чего вы там удумали?! Ничего не надо! Я вам не лорд какой-то завалящий! Пойду приму душ! – Шура поспешно выскользнул из комнаты под аккомпанемент весёлого смеха Мориса.

Когда приехали Мирослава и Люся, у мужчин всё было готово, и они втроём встретили их на крыльце.

Морис в светло-сером костюме, Шура в светло-коричневом, а Дон в чёрной шубке, отливающей всеми оттенками шоколада.

– Как торжественно, – не смогла сдержать улыбки Мирослава.

– Надеюсь, подарки готовы, – подмигнула Люся всем троим сразу.

– Да, проходите, заждались уже, – поприветствовал их Наполеонов.

Через полчаса умытые и переодевшиеся девушки были приглашены в столовую.

– О! Сколько красного! – воскликнула Люся. – Кто это постарался?

– Я! – гордо выпятил грудь Шура. – Проходите.

Мирослава с улыбкой разглядывала портреты на стене.

– А сейчас, – торжественно возвестил Наполеонов, – я зачитаю благодарственное послание и вручу подарки лучшим работницам, ударницам коммунистического, тьфу ты, капиталистического труда.

– Послание можешь пропустить, – пренебрежительно заметила Люся, – давай подарок.

– Какая ты, однако, – проворчал Шура.

Мирослава расхохоталась, а Наполеонов сказал: