Ольга Гаврилина - Самый обычный день

Дождавшись, когда они скроются в офисе, Лола стала осматриваться.

День клонился к вечеру, и на стоянке было пусто. «А открыла нам, наверное, дежурная диспетчер», – сообразила Лола. Несколько небольших стареньких грузовичков стояли слева, две фуры, припаркованные впритирку, возвышались в центре, остальное пространство пустовало.

Сейчас подслушивать бесполезно, размышляла Лола, полицейские меня засекли и, соответственно, будут начеку, так что подожду, когда уйдут, и попробую у диспетчера какую-нибудь информацию получить. А, собственно, что можно здесь разузнать? Полиция пришла забрать записи, только и всего.

Но, раз удалось пролезть на парковку, надо выжать отсюда все, что возможно. Дежурная скорее всего местная, работает рядом со школой, откуда и пропал Андреа, так что наверняка что-то видела или слышала. Другое дело, захочет ли разговаривать, здесь народ странно молчаливый.

Шаги полицейских раздались в направлении выхода. Лола на всякий случай зашла за фуры и затаилась.

– Быстро управились, это последняя камера.

– А что толку-то? Все равно домой не отпустят.

– Да. Наверное, до ночи будем работать.

Переговариваясь, они подошли к выходу, что-то звякнуло, трясущиеся ворота поехали в сторону, полицейские удалились.

Лола зачем-то потрогала один из прицепов и тут же отдернула руку – он был гладкий и неприятно скользкий, цвет его полностью соответствовал тому, что перекрывал ей обгон на подъезде к городу Ваццо. Голоса полицейских окончательно затихли, на стоянке зависла полная тишина, изредка прерываемая стрекотанием цикад. Лола насторожилась, необъяснимый озноб поднялся снизу и прокатился по позвоночнику.

Она быстро вышла из-за фур. «Да таких прицепов тысячи на дорогах Италии!» – успокоила она себя и уставилась на номерной знак. Это был номер машины, из-за которой она чуть не столкнулась с грузовиком!

После опознания тела сына Патриция не могла и не хотела ехать в участок, но Атилио сказал:

– Надо еще раз вспомнить все детали, только тогда полиция сможет найти след убийцы. Мы должны сделать все, чтобы его взяли… чего бы нам это ни стоило.

– Но это же был самый обычный день, – тихо прошептала она, но смирилась и села в машину к полицейским.

Патрицию с мужем привели в кабинет замначальника полиции. Ей тут же подставили кресло с высокой спинкой, и она, приладив затылок на прохладный кожаный валик, закрыла глаза. После заполнения протокола все куда-то исчезли, и супруги остались одни в помещении наедине с еще не подписанными бумагами. Атилио взял ее руку в свою ладонь и тихо поглаживал холодные подрагивающие пальцы.

Атилио не мог надышаться на сына, и даже когда Патриция родила девочку, Андреа продолжал оставаться его приоритетом. Возвращаясь из дальних поездок, Атилио с порога бросался к мальчику и только потом целовал жену, забирал в охапку и кружил дочку. Андреа боготворил отца и платил ему бескрайним обожанием своей детской безгрешной души. Ребенок рос не по годам смышленым, любопытным и очень подвижным, что тоже выводило из себя Патрицию, сделавшую любимицей тихую и спокойную дочку Марту.

Несмотря на возражения Патриции, Атилио подарил сыну мобильник, и тот забрасывал отца сообщениями и фотографиями, докладывая все, что произошло за день.

Когда Атилио и Андреа хохотали вместе, смотря очередную мультяшку, гоняли мяч перед домом или шептались, как два заговорщика, Патриция необъяснимо раздражалась, пытаясь прекратить их идиллию, подозвав мужа или дав срочное задание сыну. Когда же Атилио укладывал спать мальчика, присаживаясь рядом на узкую кроватку, рассказывал нескончаемую историю, продолжение которой придумывал сам, Патрицию кололо что-то, напоминающее ревность, а непонятная злость просачивалась в сердце, заполняя душу, как дождевая вода высохшие лужи.

Несмотря на то что она добилась чего хотела – у нее была своя семья, дом, дети, она не чувствовала себя счастливой. Первые роды были тяжелыми, да и потом Андреа болел постоянно, совершенно вымотав своим плачем Патрицию. Здоровье его выровнялось только к пяти годам, и не успела Патриция вздохнуть, как забеременела снова. Помочь было совершенно некому – Атилио постоянно находился в разъездах, его родители сами работали и сильно уставали, а со своими Патриция предпочитала не общаться. Единственно, что успокаивало ее, это то, что так жили почти все, но грусть одиночества, замешанная на постоянном утомлении, превращалась постепенно в ядовитую жидкость, отравляя настоящее и закрывая доступ к будущему.

Шли годы, и постепенно она нашла некоторые преимущества своего положения: она сама планировала свои дни, принимала бытовые решения и была полной хозяйкой своего свободного времени и передвижений. Хотя Патриция и рассказывала мужу, что она делала без него, это была всего лишь передача простых событий, которые происходили ежедневно, а вовсе не доверительные излияния ее душевного состояния, порой становившегося настолько удручающим, что она полдня лежала на кровати, уставившись в белую стенку спальни, полностью забыв о детях, тихо игравших в гостиной. Отправив Андреа в школу, а дочку в детский сад, Патриция возвращалась домой и приступала к повседневным унылым делам, а в мозгу неотрывным, назойливым клювиком стучало: «Жизнь проходит, жизнь проходит».

«Разве для этого я ушла от матери? Чтобы возиться на кухне, приводить в порядок квартиру и стирать белье? Но чего, чего мне не хватает?» Неясные, неопределенные мысли проносились в тяжелой голове, разрезая мозг, лоб начинал гореть, а перед глазами, как в жутком аттракционе, кружились стены квартиры. Включив телевизор на полную громкость, она валилась на диван, оставив разбросанной детскую одежду и немытую посуду, глядела на взрывающийся криком разноцветный экран, стараясь унять смутные чувства и забыться в мире белозубых удачливых людей. Дети мало радовали ее, а чаще раздражали своими надоедливыми вопросами и шумным гвалтом, а муж действовал на нервы еще больше. Чтобы хоть как-то отвлечься от постоянно повторяющихся дел и забот, она стала ходить на кулинарные курсы, тем более что Атилио был совсем не против и даже как-то сказал: «Вот выучится у нас мама высокой кухне, ресторан откроем. А то что-то дела у меня не очень идут на работе!» Чем только напугал Патрицию – она совсем не хотела возвращаться к бедному существованию, но, быстро поняв, что страхи мужа сильно преувеличены, постепенно успокоилась.

Полная неясность причин ее депрессии сильно удручала и сказывалась на ее характере, который и так никогда не был открытым и легким, а сейчас превратился в тяжелый и истеричный. «Так живут все, – часто повторяла она, – мало того, мне еще повезло. Ну и что, что маленький городок, ну и что, что все дни похожи один на другой, это все равно лучше, чем тогда у матери», – пыталась урезонить она себя. Но чувство неудовлетворенности и одиночества было непобедимо. «Чего, чего не хватает мне? Что не устраивает? Многим еще хуже, да и чего далеко ходить, даже моя сестра тайно завидует моему положению». Но никакие самоуговоры не помогали. Патриция жила в ожидании необъяснимого чуда, которое произойдет вдруг само собой, освободит ее душу от оков обыденности и вырвет из-под обрушившейся на нее рутины.