Ян Валетов - Остаться в живых…

– Ленка! – пропищал Кущ. – Кого я вижу, ексель-моксель! Изотова!

На веснушчатом, круглом лице удивленно хлопали круглые же глаза водянисто-голубого цвета, брови взобрались на самый верх лба.

– Сколько лет, сколько зим!

– Привет Вовка! – отозвалась Изотова, наливаясь румянцем от трудом сдерживаемого смеха. – Или тебя надо теперь господином капитаном называть?

– Перетопчется! – сказал Губатый, бросая конец рулевому. – Это у себя на катере, он капитан, а у меня на судне – капитан я.

– Кто б спорил? – легко согласился Владимир Анатольевич, горным козлом перескакивая с «резинки» на корму «Тайны». – А мне в порту говорят – укатил Губатый! Неделю не появляется, только с диспетчером поговорит с утра – и все!

Он посмотрел на Изотову, подумал и ловко облапил, прижимая её к бочкообразной груди.

– Ой, Ленка, ексель-моксель, была ты красавицей и осталась! Здорово, Леха!

– Привет, Вова! – поздоровался Губатый еще раз, и они обнялись.

От Куща пахло табаком, копченой колбаской, дорогим одеколоном и совсем чуть-чуть потом. То, что запах пота не превалировал над другими в такую жару, означало, что из порта они вышли недавно, и по-настоящему прожариться на августовском солнце Кущ не успел – для «Кровососущего» ходу сюда было всего да ничего, меньше двух часов.

– Вот я и подумал, – продолжил Кущ прерванную объятиями мысль, – найти старого друга. Мне патрули говорили, что видели, как «Тайна» здесь болтается. А кто это у нас там, на берегу, как Робинзон?

– Ельцова помнишь?

– Олежку? Как не помнить, помню! – он смешно всплеснул руками. – Так это Ельцов!? Мама миа! Не может быть!

– Почему не может? – спросил Пименов спокойно. – Очень даже может быть! Он теперь Ленкин муж!

– Ексель-моксель! – произнес Кущенко восторженно. – Ельцов? Твой супружник? А мне докладывают, мол, пришли к Пиме двое – мужик и баба, и в тот же день он и отчалил…

– Ну, тут соврали тебе чуток, – отозвался Губатый. – На следующее утро мы снялись. Что пить будешь?

– А что предложишь! Без разницы! Так что, Изотова, Ельцов твой муж? – Кущ перегнулся через борт, так, чтобы видеть бегающего по берегу Олега и крикнул. – Здорово!

Владимир Анатольевич с нескрываемой иронией посмотрел на ее наряд, на расхристанный вид Пименова и ухмыльнулся открыто, оценив пикантность ситуации.

– Муж – это хорошо! – изрек он с интонацией учителя средней школы, сообщающего очередную прописную истину лоботрясам и второгодникам. – Муж – это не только ценный мех!

– Пива или чего покрепче? – оборвал декламацию Губатый, роясь в холодильнике.

– Так ты ж не пьешь?

– Так я и не собираюсь. Я ж тебе предлагаю!

– А ты, Ленка? Что будешь?

Кущенко посмотрел на нее так, что Лехе захотелось задвинуть холодную ( и, кстати, предпоследнюю!) бутылку «Клинского» прямо в наглый, лоснящийся, самодовольный «бубен» капитана «Кровососущего». Но разум возобладал. Бить Владимира Анатольевича было, собственно говоря, не за что. Изотова в своем смелом наряде, еще не остывшая после бурного секса, смотрелась – как бы правильно выразиться? – вызывающе! Или зовуще. В общем, любой нормальный мужчина на исходившую от нее до сих пор сладкую истому отреагировал бы однозначно. И Кущ, естественно, исключением не был. Тем более что о его любви к слабому полу было известно всем в городе. Как и о привычке несколько раз мыть руки во время обеда, не прикасаться к еде руками, вытирать спиртовыми салфетками столовые приборы и (вот тут могли и преувеличивать!) даже сидение унитаза в собственной квартире. Такая болезненная чистоплотность с безграничной любовью к слабому полу сочеталась плохо, но Кущенко, увидев хороший женский зад, брезгливость борол с легкостью!

– Ребята! – тоскливый крик Ельцова донесся с берега. – Ау!

– Ты бы за Олегом съездила, – предложил Губатый Ленке. – Пока мы тут посидим, поговорим.

– Ага! – с радостью согласилась Изотова. – Пара минут!

Глядя на скачущую по волнам лодку, которую Ленка оседлала, как джигит горячего скакуна, трудно было представить Изотову далеким от судовождения городским жителем. Было в ее ухватках, в том, как она мгновенно, на лету усваивала новые для себя понятия, что-то морское.

Кущ, стоявший рядом с Лехой на баке, тоже провожал Изотову глазами и при этом неторопливо прихлебывал пиво из вспотевшей на жаре бутылки.

– Так что вы тут поделываете? – спросил он неторопливо. – Ты, Пима, в зеленый туризм ударился?

Пименов не ответил. В этот момент ему хотелось пива – ледяного, от глотка которого немеет горло, резкого и вкусного. Он встал и вытащил из холодильника пластиковую бутылочку минералки. Конечно, в сравнении с пивом минералка была чистой отравой, но сорваться только потому, что хочется пить да еще и в присутствии иронизирующего знакомого…

Такого Губатый позволить себе никак не мог. Он отхлебнул газировку – Ленка уже достигла берега и спрыгнула в воду, намокнув строго по пояс – и сказал так же неспешно, как собеседник:

– Туризм, только не зеленый и не голубой. Экстремальный! Ребята засиделись в своем Питере, устали.

– И пришли к тебе.

– Точно.

– А ты решил помочь?

– Ну?

– Много денег дали?

– Нормально. Вполне.

– Ага. И ты в конце сезона срываешься на отдых. Поплавать. А за окнами народ вовсю косит зелень! Не верю я тебе, Пима. Врешь ты все.

– Брось, Вова! Ведешь себя так, будто у меня в трюме полно контрабанды и ты поймал меня за руку в момент перегруза. А у меня контрабанды в трюме нет! Там мышь повесилась! Приехали мои школьные друзья, и мы отправились позагорать и покупаться…

– Захватив с собой оборудование для погружений, – констатировал Кущ. – Был, знаешь ли, такой режиссер – Станиславский. Я уж не помню по поводу чего, но он все время кричал: «Не верю!». Слыхал о таком?

Это была «коронка» Губатого, его выражение, которое он использовал неоднократно, в том числе и при Владимире Анатольевиче. Кущ, вообще, отличался тем, что как голодная галка съедал чужие связи, идеи, бизнеса и, как выяснилось, не брезговал даже выражениями.

Пименов уже набрал для ответа полную грудь воздуха, но сдержался и перевел дух.

– Доводилось слышать.

– Что ищете, Леха?

– Ничего, – Губатый пожал плечами, наблюдая, как в полосе прибоя грузится в лодку вымокший Ельцов. – Что тут можно искать, сам посуди? Ты же здешние воды знаешь, как свои пять пальцев!

– А я вот думаю, Губатый, – сказал Кущенко и его фальцет звучал так, что у Пименова по спине побежали мурашки. Крупные такие мурашки, размером с хорошего таракана, – что ищите вы на свою жопу неприятности. И лепишь ты мне, барыга, горбатого…

Есть разновидность людей, которая, чувствуя в собеседнике слабину, дуреет, как голодный пес от запаха крови. И ежели в такой момент дрогнуть – все! Сомкнутся на горле крепкие челюсти, разорвут плоть клыки, и кровь смешается с вонючей слюной хищника. Кущ, несмотря на вид ботаника и образованность Недоросля – был хищником. Тех, кто имел несчастье в этом сомневаться, приняли в свои объятия: сначала – новороссийский КПЗ и далее – по назначению. А кое-кто из сомневающихся, об этом ходили смутные слухи, но Леха был на все сто процентов уверен в их правдивости, до ласковых объятий справедливого закона не доживал. Черное море, конечно, не океан, но велико и глубоко зело. И очень тщательно хранит свои тайны.