Влада Юрьева - Слово, образ, миражи

Ей настоятельно советовали не оставаться с ним наедине, хотя бы позволить присутствие санитаров. Но Раиса знала, что это нарушит целостность эксперимента. Да и что он ей сделает?

Его руки и ноги надежно привязаны к креслу, а кресло привинчено к полу. Ей нужно было это уединение для установления контакта с пациентом.

— Витя, не хочешь поговорить сегодня? — мягко спросила она. — Когда-то же придется, нельзя держать это в себе. Расскажи мне о том, почему ты попал сюда.

Он молчал, не сводя с женщины пылающих глаз. Его взгляд не имел никакого эффекта.

— Ну же, Витя, не бойся. Сегодня ты очень разумен, я хвалю тебя. Тебе нужно рассказать об этом. Я знаю, что это мучает тебя. Ты изменился с тех пор, очень сильно. Значит, этот случай не отпускает тебя.

— Нет! — выкрикнул он, рванулся, но веревки удержали.

Раиса вздрогнула автоматически, от громкого звука. Страха все еще не было.

— Не нужно врать мне, я все понимаю. Испытай меня — я пойму тебя. Только расскажи мне.

Тебе станет легче.

Тревожные симптомы в состоянии Виктора были всегда, еще с детства. Он легко поддавался истерикам, дрался со сверстниками, мог ударить преподавателя. Его перевели в школу-интернат, но даже на фоне трудных детей он отличался гневливым нравом, а позже — замкнутостью и отстраненностью.

Это сочли формированием личности непростого подростка. А потом он и вовсе пропал из поля зрения врачей: семья сменила квартиру из-за долгов, а мать Виктора, алкоголичка со стажем, не уделяла особого внимания тому, чем занимается ее сын.

Это стало ее ошибкой. Виктор привлек к себе внимание, когда убил пьяную до состояния бревна мать, ее сожителя и разрезал два тела на мелкие кусочки. Он перемешал два трупа, раскидал по комнате, и преступление обнаружили, лишь когда потолок у соседей снизу покрылся кровавыми пятнами.

Переломный момент был пройден. С тех пор состояние Виктора оставалось стабильно буйным, он выл, рычал, пытался резать себе вены. Это не было игрой в попытке уйти от справедливого наказания. Раиса видела, что в сознании этого юноши бушует ураган, который самому Виктору неподвластен.

Она встала из-за стола, подошла к окну. Во дворе, по ту сторону сетки-рабицы, прогуливались пациенты общего корпуса. А еще — посторонние люди.

Поначалу это смутило Раису, но потом она вспомнила, что Осташов пригласил в клинику каких-то документалистов. Дурацкая идея! Но что ждать от старика? Ему давно пора на покой!

— Давай, Витя, поговори со мной, — потребовала она, не отворачиваясь от окна. Она старалась разглядеть чужаков, но они были слишком далеко от нее. — Ты не можешь простить себя?

Возможно, если ты мне расскажешь, станет легче. Тебе больно внутри? Я знаю, как помочь. Ведь ты же любил маму, я не сомневаюсь в этом.

Пациент издал невнятное приглушенное мычание. Раиса давно заметила, что на упоминание матери Виктор реагирует активней всего. Причем чаще — негативно. Она понимала, что это опасный ход. Но нужно же было как-то выводить его во внешний мир!

— Почему ты убил ее, Витя? Ты любил ее, а с любимыми людьми так не поступают. Должна быть веская причина. Что произошло? Что она сделала?

Из-за спины по-прежнему доносились лишь неясные звуки. Они ничего не значили, Раиса к такому привыкла.

Пока что ее гораздо больше интересовали приезжие, с Виктором она беседовала скорее автоматически. Не похожи они были на съемочную бригаду! Ходили с любительскими камерами, а не с профессиональными, чаще — не вместе, а парами.

Что за шушеру пустил сюда Осташов? Этот старый тетерев хоть проверил у них документы?! Степновичи — уникальное и вместе с тем опасное заведение, сюда не должны входить все подряд!

Она подумывала о том, чтобы подать жалобу на действия главврача в вышестоящие инстанции. Конечно, это рискованно, ведь если его не снимут с должности, он наверняка отомстит ей. Ну а что делать? Его самодурство зашло слишком далеко!

Она не успела принять решение. От мыслей об Осташове ее отвлекли довольно грубо: захватом за шею сзади. Прежде чем Раиса успела опомниться, ее швырнули через всю комнату, пока она не ударилась о противоположную от окна стену.

В глазах потемнело, но сознание она не потеряла. Приподнявшись на локтях, она увидела прикрученное к полу кресло, теперь пустое и с одной стороны залитое кровью. А Виктор стоял у окна, там, откуда и отшвырнул ее.

Догадаться, что произошло, было несложно. Это была ее ошибка. Когда она отвернулась, он умудрился перегрызть веревку на одной руке. В привычной ему ярости он захватил и кусок собственной кожи, но даже не заметил этого. Освободив одну руку, он развязал веревку на второй и на ногах.

Он сделал все быстрее, чем было человечески возможно. Но это для обычного человека.

Виктор жил за гранью подобных стандартов.

Он ударил и без того окровавленной рукой по окну, и толстое стекло разлетелось вдребезги.

Решетка все еще не давала ему сбежать, однако он сейчас думал не о побеге. Подобрав осколок покрупнее, он двинулся к женщине.

Это словно встряхнуло Раису, сняло наваждение.

— Помогите! — крикнула она. — Быстрее!

Санитары, дежурившие в коридоре, ворвались в кабинет через пару секунд. Но Виктор был рядом с ней через мгновение! Раиса замерла, чувствуя на горле неровный край битого стекла.

Пациент был к ней предельно близко, она чувствовала его дыхание на своем лице, чувствовала, как его кровь льется ей на шею и грудь.

Его глаза горели пламенем, которое она не могла понять. Никто не мог. Виктор был в состоянии убить ее… Санитары замерли в нерешительности, понимая, что неосторожное движение с их стороны может стоить ей жизни.

Но вместо того, чтобы избавиться от нее, Виктор произнес:

— Уничтожьте нас всех. Сожгите это место дотла, никого не жалейте! Мы все уже прокляты, духи между небом и адом. Вы всех тут потревожили! Сожгите, пока не поздно!

Он поднял стекло чуть выше и демонстративно провел зазубренным краем по лицу Раисы.

Она вскрикнула, подавшись назад, а Виктора уже оттаскивали от нее, прижимали к полу.

— В камеру его! — велела она. — Накачать снотворным, потом только перевязывать руку!

Она хотела казаться им сильной после того, как они увидели ее поражение. Но внутри у нее все трепетало, и она чувствовала, как пульсирует кровь по прижатым к щеке пальцам. Наверняка понадобятся швы… Да еще и объясняться с Осташовым за этот инцидент придется, теперь уже ни о каких жалобах на него не может быть и речи, она сама допустила грубейшую ошибку!

Однако воспринимать слова Виктора всерьез Раиса не собиралась. Ее работа здесь должна была продолжиться.

Ланфен все время казалось, что он рядом. С одной стороны, у нее не было оснований считать, что Гробовщик заинтересуется этим делом. С другой — почему нет? Он всегда был поблизости, когда она участвовала в проекте! Он мог находиться где угодно, быть кем угодно…