Ольга Баскова - Медальон Таньки-пулеметчицы [litres]

– Нечего ей было глазки всем подряд строить. Привыкла на вокзале… Я сделал из нее порядочную женщину, а она не оценила.

– Печально, – промолвил Бутаков, опустив голову. – Просто ее отпустить ты, конечно, не мог из самолюбия. Как это тебя решила бросить какая-то проститутка? Быть ей за это погребенной в колодце, – он хмыкнул. – Интересно, как она ухитрялась всем строить глазки, если ты ее взаперти держал.

Старик ничего не ответил.

– Ребята, пакуйте его и сюда бригаду, – распорядился Александр. – Останки несчастной женщины нужно достать из колодца.

– Есть, – отозвались помощники, помогли Степаненко встать и подтолкнули его к машине.

– Можно мне один вопрос? – умоляюще сказал Рубанов. – Необходимо вычеркнуть этого человека из моего списка.

Александр кивнул:

– Давай.

Журналист подошел к Степаненко:

– Скажите, во время войны вы жили на Урале?

– А где ж еще? – Старик нервно дернулся. – Мне неполных одиннадцать было, когда война началась.

– И можете это доказать? – поинтересовался молодой человек. Хозяин снова побагровел:

– А это вам зачем? Еще какое-то дело мне пришить собираетесь? Только на мне, кроме Анькиной крови, больше ничего нет. А доказательства… Отправьте запрос, вам вышлют необходимую информацию. Не мне вас учить, как это делать.

Он повернулся, опустил голову и продолжил путь. Его качало из стороны в сторону, и казалось, что малейший порыв ветра свалит старика с ног.

– Я ему верю. – Виталий вздрогнул, не заметив, как подошел Александр. – Вычеркивай паршивца из своего списка. Кто там у тебя на очереди?

– Инвалид, – буркнул Виталий. – Кстати, придумай что-нибудь, чтобы его расколоть.

– На Пальцева нацелился? – усмехнулся Бутаков. – Напрасно это. С чего ему так долго притворяться инвалидом, если он умеет ходить? Нет, друг, не там рыбку ловишь.

– Может быть, но я обязан проверить всех, – упрямо твердил журналист.

– Работы у меня много. – Бутаков немного растрепал свои мышиные волосы. – Сам что-нибудь придумай. Сходи к нему под предлогом интервью, если что-то подозрительное увидишь – зови меня.

Последнюю фразу он произнес как-то неуверенно, и Рубанов понял, что в этом деле Александр не станет ему помогать, во всяком случае, пока.

– Что ж, и на том спасибо, Саша, – печально сказал он. – Ладно, пойдем простым проверенным методом.

– Позвони, – равнодушно бросил Бутаков и на прощание указал направо: – К дому Пальцева идти недолго. Через квартал его увидишь.

– Спасибо, – Виталий вздохнул и повернул направо.

Красная армия наступала стремительно. Через два дня крытый грузовик увез из госпиталя еще не долечившихся, но годных воевать немцев. Оставшиеся, выхаживаемые после тяжелых ран, ослабевшие, с мольбой простирали руки, надеясь на спасение, однако жирный противный немец, похожий на Густава, напоминавший пивной бочонок, распорядился их не брать. Таня с усмешкой подумала, что на войне не до гуманизма. Она сообщила Густаву, что пора бежать, что у нее уже собраны теплые вещи и одеяла, и он ответил согласием. Бережливый немец сам припас мешки с продуктами и погрузил все это в коляску мотоцикла, который оставили в госпитале. Татьяне почему-то казалось, что с минуты на минуту должен начаться обстрел, раз фрицы так поспешно драпанули. И ее предчувствия оправдались. По госпиталю забарабанила артиллерия. Густав, красный и потный от страха, кричал, чтобы она бежала к лесу, где они спрятали мотоцикл, однако Татьяна хотела вынести из госпиталя все, что было возможно.

Герман Сергеевич, еще один врач и три медсестры исчезли, словно провалились сквозь землю, вероятно, решив выбраться к своим через подземный ход. Зоя почему-то замешкалась. Причину этого замешательства Татьяна так никогда не узнала, но оно оказалось как нельзя кстати. Увидев девушку, бежавшую по коридору, не обращавшую внимания на крики и стоны раненых и закрывавшую уши от страшной какофонии, Маркова, как змея, неожиданно выползла из своей палаты и бросилась на нее. Сильные руки тянулись к хрупкому горлу Зои. Когда они смертельным кольцом сомкнулись, бедняжка жалобно всхлипнула, постаралась высвободиться, но Маркова ударила ее коленом в живот. Медсестра скорчилась, перестав сопротивляться, и через минуту упала к ногам девушки-палача, конвульсивно сжимая и разжимая пальцы. Маркова, не теряя времени, принялась раздевать ее, доставая документы, рассовывая по своим карманам и молясь о том, чтобы шальной снаряд не раскрошил здание и она не оказалась погребенной под обломками. Стоило тогда убивать! На ее счастье, Татьяна успела не только облачиться в одежду медсестры, но и спрятать труп Зои в своей палате. Когда серое здание госпиталя рухнуло, похоронив раненых немцев, она что было силы бежала в лес. Густав уже завел мотоцикл.

– Ненормальная! – кричал он визгливым голосом. – Нас убьют!

– Трус, – прошептала Татьяна, забираясь на сиденье и обнимая его жирную спину. Они выехали на лесную дорогу. Густав гнал, насколько возможно, стараясь выжать из мотоцикла все, и ему это удалось. Канонада стала стихать, но только часа через три беглецы решили сделать привал. Густав, казалось, ничуть не уставший, сначала уложил женщину на опавшую листву, пахнувшую грибами, потребовав любви за освобождение, а потом, застегнув ширинку, деловито стал вытаскивать из мешка мясные консервы, картошку и кофе. Татьяна, которой стало казаться, что произошло повторение далеких событий сорок первого года, когда они с Федорчуком блуждали по лесу в поисках пищи и крова, успокоилась. Пожалуй, с таким кавалером с голоду не помрешь и не придется искать грибы и ягоды.

– Если увидим ручей или речку, нужно пополнить запас воды, – сказал немец. – Завтра будем на украинской территории. Нужно быть осторожными. Какая-то часть Украины освобождена вашими.

Татьяна с жадностью глотала горячую, пахнувшую костром тушенку и кивала:

– Да. Да.

– Если придется бросить мотоцикл – справишься? – поинтересовался Густав, вытирая жир с полных губ.

– Да, – ответила Маркова. – Другого выхода нет.

…От мотоцикла пришлось отказаться очень скоро: дороги стали непроезжими. Татьяна и Густав пробирались потайными тропами, боясь и партизан, и немцев. Беглецы шли по оккупированной украинской земле, встречали сожженные села с еще не убранными виселицами, мертвецами с пустыми глазницами, выклеванными воронами, и с табличками на груди, так знакомыми Татьяне: «Партизан». Продукты кончались. Иногда предприимчивому Густаву удавалось выменять у местного населения хлеб на немецкие безделушки, казалось, в обилии наполнявшие его карманы. Глубокой осенью они подошли к Польше и уже собирались переходить границу, как вдруг окрик, резкий, как выстрел, остановил обоих.