Татьяна Бочарова - Женщина в лунном свете

– Я и сейчас не верю, – Маша усмехнулась, – но просто… интересно. Какая из себя должна была быть женщина, которая тебя чуть с ума не свела?

Иван подумал и негромко произнес:

– Обычно выглядела. Короткие волосы, чуть рыжеватые, беретка. Пальтишко, из-под него халат. Хрупкая, тоненькая… Сейчас это все уже не важно. Я Катю люблю.

– Знаю, что любишь. Просто спросила.

Маша натянула плед до подбородка.

– Спокойной ночи.

Иван вернулся к себе в комнату. Катя усердно трудилась над холстом, вид у нее был серьезный и сосредоточенный. На Ивана она никак не отреагировала.

– Вот и умница, – похвалил ее тот, – твое дело – писать свои картины, больше ни о чем не беспокойся.

Катя подняла на него глаза, слегка опухшие от слез:

– Скажи, а ты тоже… тоже думаешь, что мне нужна твоя квартира? Что я… с тобой… ради денег и всего такого?

Иван улыбнулся устало и ласково и присел с ней рядом.

– Нет. Я так не думаю. И никогда не буду так думать, кто бы что ни говорил. Я верю тебе.

Катины губы дрогнули, она порывисто обняла Ивана и спрятала лицо у него на груди.

– Ну чего ты, дуреха? – пробормотал он, умирая от нежности. – Да, так уж получилось, встретились мы с тобой не в лучшее время для обоих, и возраст у нас разный, и все против нас. Но разве из-за этого сдаваться? Вешать нос, сырость разводить? Вот увидишь, мы победим, все у нас будет хорошо. Вот увидишь.

Он прижимал ее к себе, баюкал, как младенца, легонько похлопывая по спине. Так они сидели долго, Иван не знал, сколько времени прошло – может двадцать минут, а может, и целый час. Катя почти не шевелилась, застыв, приникнув к нему, обхватив руками его шею. От ее лица груди было мокро и горячо. Иван прикрыл глаза, думая о том, что ради нее, ради этой странной и несчастной девочки ему легко преодолеть любые трудности: совсем не пить, рассориться с близкими, побороть болезнь, разорвать голыми руками того, кто посмеет обидеть ее…

Один за другим бежали дни. Работа у Ивана спорилась, заказы сыпались как из рога изобилия, и он уже стал подумывать о том, не купить ли ему автомобиль. Когда-то в молодости у них с Ниной была машина, «девятка», но потом, когда Иван стал часто выпивать, Нина категорически воспротивилась тому, чтобы он садился за руль. Она, разумеется, была права – пьяный за рулем представлял опасность не только для себя, но и для окружающих. «Девятка» постепенно обветшала, ее продали, а новый автомобиль так и не купили. И вот теперь Иван почувствовал, что ему не хватает собственных колес. Как славно было бы после работы подъехать к дому на тачке, посадить в нее Катю, повезти кататься или ужинать в кафе. А в выходные махнуть на природу или, к примеру, путешествовать, как сейчас делают многие, те же Борька с Зойкой.

Иван открыл пару сайтов и стал приглядываться к подержанным машинам. Кате про свою мечту он решил пока не говорить, и даже Семену не сказал. Да и что говорить, если денег покуда нет и с квартирой Катиной полная неясность. Шебаршин затих, ни слуху ни духу, Семен периодически теребил Татьяну, но та ничем не могла его обнадежить. Зато они снова начали встречаться. Семена теперь было не поймать, он даже по телефону не мог говорить больше полминуты – все свободное время проводил у Тани. Иван, с одной стороны, радовался за друга, с другой – его все больше и больше терзала тревога. Вдруг с Ахметьевой ничего не вышло, Шебаршину не удалось ее запугать и квартиру возвращать она не собирается?

В один из дней ему позвонили из больницы и пригласили на гастроскопию. Он и думать забыл о консультациях и обследованиях. Иван вежливо поблагодарил и повесил трубку, твердо решив, что здоров и ни в каких процедурах не нуждается. Более того, он постепенно перестал пить таблетки. Как-то так само собой вышло – позабыл о них в суете и обилии дел, а Маша больше не напоминала, тоже, видимо, замоталась и потеряла бдительность. Тем не менее чувствовал себя Иван великолепно: живот не болел, головокружение исчезло, кровь из носа тоже больше не шла. Несмотря на огромную занятость на работе, он по ночам ощущал себя полным сил и частенько не давал Кате заснуть до самого утра…

В начале декабря Иван собрался с духом и поехал к Нине на кладбище. Они давно планировали сделать это вместе с Машей, но та последнее время почти не бывала дома, объясняя свое отсутствие разными неотложными делами, которые она должна успеть сделать до отъезда. Катю Иван с собой не взял, хотя она просилась. Он стоял у одиноко торчащего из земли креста, долго смотрел на табличку: Андреева Нина Сергеевна. К весне нужно будет обязательно справить памятник. Деньги на него Иван уже начал откладывать, еще совсем немного – и можно заказывать.

– Нина, Нина, – почти неслышно шептал Иван, стоя с непокрытой головой под тихо падающим снегом. – Как ты там? Простишь ли меня? Простишь ли дурака, который отравил тебе жизнь?

Ему казалось, он слышит ее голос, ласковый, спокойный: «Ну что ты, Ваня, зачем ты? Ничего ты мне не отравлял, жили, как все живут, не хуже и не лучше. Нормально жили. Ты, главное, береги себя, Ваня. Не пей».

Иван внимал этому голосу, звучащему у него в голове, и согласно кивал. Постояв у могилы, он аккуратно смахнул снег с креста, погладил табличку и, повернувшись, зашагал к кладбищенским воротам.

Вокруг было безлюдно и тихо. Иван свернул направо, затем налево и вышел на главную аллею. Вдалеке замаячили смутные очертания ограды. Иван чуть прибавил шагу. Внезапно ему почудилось, что позади кто-то идет. Он обернулся, но никого не увидел. Снег валил все сильнее. Иван запахнул воротник, натянул поглубже шапку.

«Прощай, Нина». Он почти подошел к воротам.

«Прощай, Ваня», – прошелестел за его спиной тихий голос.

Иван вздрогнул и остановился. Ему показалось, что голос вполне реальный и звучит на самом деле. Иван снова обернулся и разглядел вдалеке на дорожке размытый силуэт. Он беспомощно заметался, поскользнулся на припорошенном снегом льду, кинулся было обратно, туда, откуда пришел. Но силуэт уже бесследно исчез. Иван медленно вышел из ворот. Лицо его было мокрым, ноги ватными. Он мог поклясться, что голос принадлежал Лидии!! Она здесь, на кладбище! Рядом с Ниной! Они обе простились с ним, обе отпустили…

Он шел к автобусной остановке и плакал. Все равно слез никто не увидит, подумают, что это снег. Ранний снег, который еще не раз растает, пока не наметет настоящие, тугие сугробы. Пока не наступит долгая, бесконечно долгая зима…

Квартира была пуста, ни Маши, ни Кати. Только Иван разделся и поставил чайник, чтобы отогреться после лютого кладбищенского холода, раздался звонок в дверь. На пороге стояла Катя, лицо красное с мороза, нос распух.

– Ты что, гуляла? – удивился Иван.