Татьяна Бочарова - Женщина в лунном свете

Заказчицей оказалась женщина средних лет, которой требовалось всего-навсего повесить люстру. Люстра была китайской, Иван такие терпеть не мог, с кучей дурацких висюлек, листочков, цветочков. Все это надо было собрать, свинтить, а хлипкие китайские детали норовили рассыпаться или согнуться прямо в руках. Он долго и кропотливо собирал проклятую люстру, затем встал на стремянку и стал крепить ее под потолок.

– Как красиво! – залюбовалась хозяйка. – Не зря столько денег за нее отвалила.

Иван хотел сказать, что зря, но сдержался и промолчал. Боль внутри снова начала оживать. Он заторопился, желая опередить ее, обогнать тот момент, когда она станет невыносимой. Стремянка качнулась, рука Ивана дернулась, обломок китайского листочка остался у него в пальцах. Женщина охнула и схватилась за сердце.

– Осторожней! Как же вы так! Это ж денег стоит, такая красота. Что теперь делать?

Иван с неприязнью смотрел на люстру. На его взгляд, отсутствие лепестка нисколько не портило и без того уродливый дизайн. Боль все разрасталась, словно в желудке расправляла крылья гигантская летучая мышь. Он хотел что-то сказать, но вместо слов с его губ сорвался стон. Хозяйка испуганно покосилась на него.

– Вам плохо?

– Нет, все нормально. – Иван из последних сил заставил себя завернуть оставшиеся шурупы и слез на пол.

– На вас лица нет, – недовольно сказала женщина. – И зачем они присылают больных? Только люстру испортили.

– Можно попить? – хрипло спросил Иван.

– Пейте. Вода в графине на кухне.

Он, согнувшись, вышел из комнаты. Добрался до кухонного стола, налил в чашку воды, жадно выпил. Надел куртку, ботинки и нетвердыми шагами побрел вниз по ступенькам. На улице ему стало хуже. Пришлось вызвать такси. Он ехал и кусал губы от боли. Внутри жгло огнем.

– У вас что-то болит? Может, в больницу? – участливо спросил молодой парнишка-водитель.

Иван молча покачал головой и стиснул зубы, чтобы снова не застонать. Едва войдя в квартиру, он набрал Борьку.

– Да, пап, – ответил тот кисло.

– Сынок, что-то плохо мне. Живот прихватило.

– Пить надо меньше, – усмехнулся Борька.

– Я не шучу, Борь. – Иван уже не мог сдерживаться и протяжно застонал.

– Да что там с тобой? – удивленно и испуганно проговорил Борька.

– Что, что, умираю! Вот что! Садись в машину и дуй сюда… – Иван хотел еще что-то добавить, но тут в глазах у него потемнело от всепоглощающей, запредельной боли. Внутри словно вулкан вскрылся и захлестал раскаленной лавой.

Иван уронил телефон и опустился на пол в прихожей. Последнее, что он увидел, была фотография Нины на комоде. Глаза ее смотрели грустно и тревожно. «Вот мы и свидимся», – мелькнуло у Ивана в мозгу, а дальше были непроглядная темень и глухая тишина.

Когда он открыл глаза, вокруг был сплошной белый цвет, зловеще яркий, точно вытравленный хлоркой. «Неужели Там так светло?» – это было первой Ивановой мыслью. Вторая была: «Где же Нина?» Он приготовился позвать ее и тут услышал надсадный и хриплый кашель. Кашель был вполне человеческий, мужской, а никак не с небесных пастбищ. Иван с трудом повернул голову вбок, но по-прежнему не увидел ничего, кроме ослепительной белизны.

– О, привет, друган! – отчетливо произнес тот, кто кашлял.

– Привет, – слабо ответил Иван. – А ты где?

– Да здесь я.

Послышался скрип кровати, шаги, и перед глазами Ивана возникло тощее лицо в небритой черной щетине. «Может, это черт?» – с опаской подумал Иван, лихорадочно вспоминая все свои совершенные за жизнь грехи. Вполне возможно, они потянули на ад, особенно пьянство. Вот поэтому и Нину не видать – она-то наверняка в раю…

Черт, однако, осклабился, демонстрируя металлические зубы, и откашлявшись проговорил:

– Серега.

– Серега? – не понял Иван. Черта зовут Серегой?

– Да ты еще совсем того… слабенький. – Щетинистый с сожалением покачал головой.

– Где я? – жалобно спросил Иван.

– Где? В больнице, где еще. Вчера тебя привезли и сразу в реанимацию. Прободение язвы. – Заросший причмокнул со знанием дела.

Иван молчал, пытаясь определить, где находятся части его тела. Кажется, ноги внизу. Он пошевелил пальцами. Вроде действуют. Теперь руки. Однако правая рука шевелиться не желала. Ее словно что-то пригвоздило, она была мертва и обездвижена. Иван заворочался, пытаясь разбудить руку.

– Эй, тихо ты, малохольный! Это ж капельница. Собьешь, сестра знаешь как ругаться будет.

Иван снова повернул голову и увидел висящий сверху прозрачный пакет. Постепенно он начинал чувствовать тело. Боли не было, на смену ей пришла страшная слабость. Такая, что голову поднять невозможно. Иван тихонько застонал. Серега аккуратно присел рядом на край кровати.

– Операция у тебя была. Антон Александрович сказал – с того света вытянули.

– Кто это, Антон Александрович? – Иван облизнул треснувшие губы.

– Доктор. Заведующий отделением. Человечище! Специалист, каких мало.

Иван кивнул.

– Значит, я тут со вчерашнего?

– Так точно, – Серега улыбнулся своими железными зубами, – всю ночь оперировали. Только полчаса назад привезли сюда, в палату.

Послышался скрип отворяемой двери, на Ивана дохнуло сквозняком.

– Ну как там наш больной? – раздался веселый молодой голос.

– Он! – шепнул Серега и быстренько слинял на свою койку.

Над Иваном склонился симпатичный мужчина лет тридцати пяти, светловолосый, с хитро прищуренными серыми глазами.

– Ну напугали! – произнес он шутливо-сердитым тоном. – Я уж думал, мы вас потеряем. Такое кровотечение внутреннее открылось… – Он покачал головой в белой шапочке. – Но вы не переживайте, Иван Павлович. Все образуется. Гемоглобинчик мы вам поднимем, посадим вас на диетку, проколем укольчики, и будете как новенький. А вот спиртное придется на время позабыть.

Иван доверчиво смотрел в ясное, открытое лицо врача. Он ему нравился, целиком и безоговорочно. Даже дурацкая и смешная манера говорить в уменьшительно-ласкательной манере о медицинских терминах: укольчик, гемоглобинчик, диетка. Врач подмигнул Ивану, проверил капельницу и широкими стремительными шагами вышел из палаты.

– Видал, какой? – проговорил Серега со своей кровати.

– Отличный мужик, – согласился Иван.

– А то. Его фамилия Трефилов. Он здесь главный на целых два этажа.

– А ты с чем лежишь? – поинтересовался Иван. – Тоже с язвой?

– С ней, родимой, – подтвердил Серега, – здесь таких много, пол-отделения. – Он вдруг скорчил уморительную мину. – Выпить хочется, смерть.

– А нельзя?

– Нет, конечно. Если Антон узнает, вообще убьет. Он нас, алкашей, лечит, с того света, понимаешь, вытаскивает, и все для чего? Чтобы свой желудок водкой разрушать? Для этого?