Татьяна Бочарова - Женщина в лунном свете

– Нет, конечно, – охотно согласился Иван.

После пережитого пить ему совершенно не хотелось. Хотелось спать. Закрыть глаза и погрузиться в дрему.

– Эй, спать нельзя, – потормошил его Серега. – У тебя же капельница.

Но тут пришла сестра и капельницу отключила. Иван благополучно уснул, а когда проснулся, у кровати на стуле сидел Борька.

– Ну пап, ты даешь. Я приехал, а ты без сознания на полу. Черный весь. Напугал до смерти.

«Напугаешь вас, – мрачно подумал Иван, – небось обрадовались до чертиков. Решили, что все, кранты».

– Тут тебе Зоя собрала то, что врач разрешил.

Борька деловито стал выкладывать из пакета на тумбочку бутылку воды, банку с каким то слизистым отваром, фруктовую пастилу. Иван вспомнил, что ничего не ел с тех пор, как очнулся после реанимации, но аппетита ни малейшего не почувствовал. Борька налил ему воды, он сделал пару маленьких глотков, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Там было тихо, боль, убаюканная лекарствами, крепко спала.

– Я пойду, – засобирался Борька, – Зоя дома ждет. Завтра на дачу. Ты отдыхай, набирайся сил. Я послезавтра заеду. – Он слегка сжал Ивану руку и ушел.

– Сын? – спросил Серега.

– Ага.

– Красивый. Но на тебя не похож.

– В мать, – тихо сказал Иван.

– А кстати, где супруга твоя? Что не пришла проведать?

– Умерла, – коротко бросил Иван и повернул голову к стенке.

– Прости, брат, – неловко проговорил Серега. – Я ж не знал.

– Ничего.

Иван почувствовал, как наваливается на него привычная тоска. Какая разница, дома он или в больнице – все равно Нину не вернуть, а Борька чужой, Зойкин. А Серега – что Серега, просто посторонний мужик. Ему не понять…

– Так ты из-за нее… – сочувственно произнес Серега. – Будет тут и язва, и инфаркт.

– Хватит с меня одной язвы, – вяло пошутил Иван.

– Вот и молодец, и правильно, – обрадовался Серега. – Горевать долго – это лишнее. Неправильно это. А ты поправляйся, мы с тобой гулять пойдем. Тут парк такой на территории, одно удовольствие. Погода отличная. Ты, главное, на ноги вставай.

– Постараюсь, – пообещал Иван, тронутый его вниманием и теплотой.

Потянулись долгие дни реабилитации. Трефилов разрешил Ивану вставать, потом потихоньку выходить из палаты и гулять по светлому, чисто вымытому больничному коридору.

– Только без фанатизма, – наказал он ему, – чуть-чуть походили и в постельку, отдыхать.

Иван послушно делал все, как велел завотделением. Минут пятнадцать медленно прогуливался мимо лавочек и кадок с цветами, заглядывал к сестричкам в процедурную, не спеша доходил до буфета, беседовал с буфетчицей бабой Зиной, сухонькой и бойкой старушкой, относившейся к нему с жалостливой симпатией. Муж бабы Зины спился и помер, и она сочувствовала всем больным в отделении, которые страдали от такого же пагубного пристрастия. Выслушав от нее, что пьянство страшный грех и доведет его до могилы, а также получив стакан теплого какао с восхитительно вкусной пенкой, Иван тем же путем шел обратно. Добравшись до палаты, он забирался под одеяло и дремал, а проснувшись, слушал новости или, без особой охоты, играл с Серегой в любимого им «дурака».

Недели через две Иван окреп настолько, что рискнул спуститься вниз и в сопровождении Сереги вышел во двор. По-прежнему ярко светило солнце, стояло чудесное сентябрьское утро. Они немного отошли от крыльца туда, где за асфальтовой дорожкой начинался парк. Листва только-только начала желтеть, а трава еще вовсю зеленела. На большой, обнесенной кирпичами клумбе пышным цветом разрослись охряно-рыжие бархатцы, окутывая воздух характерным терпким ароматом.

Иван и Серега сидели на скамейке под высоким, раскидистым кленом и молчали, блаженно подставив лица под ласковые солнечные лучи.

– Вот видишь, как все складывается, – сказал наконец Серега. – Уже гуляешь. Тебя еще раньше меня выпишут. Вот увидишь.

Иван кивнул в ответ, продолжая молчать. Он думал о том, что совсем не хочет выписываться отсюда. Тут хоть люди вокруг. Кормят сносно. Медсестрички приветливые, если и колят уколы, то не больно. Опять же, Серега рядом, пусть и невеликого ума человек, а тоже живая душа. А дома что? Снова пустота, мысли о Нине да жажда выпивки…

Они еще посидели немного и поднялись в палату. Через полчаса зашел Трефилов.

– Сюрприз! – Он по обыкновению был весел и полон энергии.

Распахнул дверь пошире, и Иван увидел Машу. Та стояла на пороге и смотрела на него, на глазах блестели слезы.

– Папа!

– Доченька! – Иван вскочил, позабыв, что двигаться ему нужно очень осторожно, и тут же охнул от боли.

– Тихо-тихо, – бросился к нему Трефилов. Бережно усадил на постель. – Сюрприз сюрпризом, а беречь себя необходимо. Подойдите, – велел он Маше.

Та приблизилась к кровати, стояла молча, теребя в руках белый носовой платочек.

– Машенька. – Иван протянул руки к дочери.

Она осторожно наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Выглядишь молодцом.

– Когда ты приехала? – Он не верил своему счастью.

– Вчера.

– Юленьку привезла?

– Нет. Джулия с отцом. У него отпуск, и он повез ее к своей родне.

– А разве я не родня? – робко уронил Иван.

– Пап, не надо, не начинай, – попросила Маша. – Там у них свои законы. Приходится подчиняться.

– Ну хорошо, хорошо. – Иван испугался, что она сейчас уйдет. – Сядь, посиди со мной.

– Конечно.

Она придвинула стул и села.

– Ты зачем прилетела?

– К тебе. Боря написал, что ты в больнице. Я сразу взяла билет.

Он смотрел на нее и не мог наглядеться. Красавица. Лицом в него, а обликом все равно в мать. Только бледненькая да худая. Но все равно хороша, глаз не оторвать.

– Как… как мама умерла? – тихо спросила Маша. – Мучилась она?

– Нет, – твердо ответил Иван. Незачем дочери знать правду о бессонных ночах, уколах, искусанных губах. – Нет, – повторил он, – просто уснула. Тебя перед смертью вспоминала. Не дождалась вот…

Маша вздохнула, из глаз ее полились слезы.

– Ну что ты, ну не надо, не плачь. – Иван обнял ее и прижал к себе, точно ребенка. – Я тебя… я так тебя люблю. Хочешь, бросай свою Америку, приезжайте сюда с Юлей, будем вместе жить. Семьей.

Маша улыбнулась сквозь слезы и покачала головой. В дверях показался Трефилов.

– На первый раз хватит, я думаю. Тем более сейчас не время для посещений. Завтра придете.

Маша послушно встала. Поцеловала отца еще раз и вышла из палаты. Серега, заинтригованный, глядел на Ивана.

– Дочка?

– Дочка. Из Америки прилетела.

– Ух ты! Круто. Красивая у тебя дочка. Жена, наверное, тоже была красивая.

– Да, – коротко ответил Иван.

Его грызли обида и тоска. Почему Маша не могла привезти Юльку? Почему не приехала похоронить мать? Где, когда они с Ниной сделали промашку, воспитали детей, которым теперь не нужны? Вроде ни в чем им не отказывали, водили в музыкалку, нанимали англичанку, зимой бегали всей семьей на лыжах, летом отдыхали на море. Отчего же эта отчужденность и равнодушие?