Павел Астахов - Жилье по обману

Резонно уточнил, по статистике, чаще всего бюджетное жилье в Москве покупают молодые семьи из провинции.

– Да разные люди, – устало ответила я, свободной рукой потирая глаза. – И молодые, и старые, и приезжие, и москвичи… У меня по этому делу четыре иска, и ни один из них не подал какой-нибудь олигарх, все истцы – такие, знаешь… Нормальные. Далеко не зажиточные.

– Зажиточные в такие истории не влипают, – согласился Говоров. – А если влипают, то не слишком страдают – не последнее же теряют. Вот, кстати, про последнее! Я вчера виноград с беседки снял, припозднился, конечно, да все руки не доходили. И знаешь что?

– Что? – послушно повторила я, прекрасно понимая, что Никита пытается отвлечь меня от безрадостного дела, и позволяя ему это, потому что мне и самой очень хотелось отвлечься.

– Ягоды уже завяливаться начали, вот что! Как думаешь, они еще годятся на вино? Или не стоит и пытаться их давить, оставить так и насушить изюма? Это «Изабелла», она с косточками, но вкуснющая – м-м-м!

– А что рекомендует по этому поводу знатный специалист – твой сосед?

– Это Васек-то? – Говоров хмыкнул. – Ну, он знатный специалист в основном по части употребления алкоголя, причем весьма крепкого, экспертом по домашнему виноделию я бы его не назвал, вот самогонку он гонит отличную, это да…

Тут Никита замолк и чем-то хлюпнул, потом звякнул, и я насторожилась:

– Говоров! Ты там не спиваешься, нет?

– Нееееет, что ты! – снова вкрадчиво протянул Говоров, и на этот раз в его голосе в равных пропорциях смешались хитрость и веселье. – Брось, Лен, когда мне тут спиваться? Вчера я арматуру наверх поднимал, сегодня месил бетон и ставил направляющие на фронтоне, завтра куплю плиты ДСП и крепеж, начну обшивать… Или нет, сначала фанеру покрашу, потом уже поставлю…

Говоров начинает вдохновенно рассказывать о своих трудовых свершениях и планах, и я с удовольствием слушаю его, хотя у меня довольно смутное представление о строительных процессах, я даже слова не все понимаю…

Я как раз собиралась уточнить, что такое «циркулярка», не единожды упомянутая рассказчиком с большим одобрением, когда мне в ухо громко звякнуло – поступила эсэмэска.

Я отклеила телефон от головы, посмотрела на дисплей и перебила Говорова с его циркуляркой, чем бы она ни была:

– Никит, извини, у меня тут Таганцев…

– Что? Где? – голос в трубке заледенел.

– Ой, ну не в постели же! – неуклюже отшутилась я. – В трубке! Сообщение мне сейчас прислал: «Надо поговорить».

– Ну, поговорите, конечно, отчего же среди ночи не побеседовать с хорошим человеком, – покладисто согласился Говоров, но по голосу было слышно – он надулся.

– Я потом тебе перезвоню, – пообещала я и, не дожидаясь ответа, сменила собеседника.

Лейтенант Таганцев – человек на редкость здравомыслящий и при этом для опера удивительно деликатный, он не стал бы эсэмэсить мне в одиннадцатом часу вечера без серьезной причины. Я не забыла, что сама же просила его разузнать насчет соседнего недостроя, и встревожилась: что такое он мог разведать? Может, завтра мужики в спецовках не свет с водой нам отключат, а вообще атакуют дом бульдозерами?

– Костя, привет! – быстро произнесла я, торопясь выяснить причину позднего звонка. – Что-то случилось?

– Не исключено, – ответил Таганцев озабоченным голосом. – Ты, Елена Владимировна, с сестрой своей давно общалась? В курсе ее странных дел?

– Странных дел? – повторила я, ощущая побежавший между лопаток холодок.

Господи, что там Натка снова натворила? Сколько мы прожили без эксцессов, пару месяцев? Да, для нее это долго…

– Знаешь ее подругу, Галину Плетневу? – спросил Таганцев.

– Не помню такой, а что?

– А то, что Наталья наша Владимировна звякнула мне нынче в дикой тревоге за эту самую Плетневу. Она, мол, куда-то сгинула, может, ее убили вообще, нет ли чего такого в полицейских сводках…

– Почему же сразу убили-то? Она что, из какой-то группы риска, эта Плетнева?

– Твоя сестра сказала – на нее уже недавно покушались, едва не грохнули.

– Боже мой! С кем это Натка связалась?!

– Вот и я о том же. Я, конечно, сводочки посмотрю и справочки наведу, но ты бы тоже разузнала, что там за подруга такая подозрительная, – посоветовал Таганцев. – А то ведь знаешь, как говорят: «С кем поведешься, с тем и наберешься»…

– Спасибо за сигнал, будем работать, – ответила я и снова сменила телефонного собеседника.

Вернее, попыталась: Натка, которой я постоянно звонила, не брала трубку. У нее все время было занято.

Это показалось мне странным, – многочасовая болтовня по телефону среди многочисленных Наткиных «маленьких женских слабостей» до сих пор не числилась.

– Да что же у тебя там происходит? – пробормотала я, соображая, что делать.

Может, ничего? Надо отпустить ситуацию и она сама как-нибудь разрулится? Утром созвонюсь с сестрой или заеду к ней перед работой… Ага, а она до утра натворит еще дел, потом не расхлебаем…

Я отправила сестре эсэмэску: «Натка, позвони мне!» – потом продублировала это сообщение в ватсап и в мессенджер «Фейсбук». Подождала пять минут – никакой реакции. Я прошлась из угла в угол, вздохнула:

– Делать нечего! Придется выпускать засадный полк, – и набрала памятный с детства номер.

– Алёу? – после пятого гудка откликнулся знакомый голос – дребезжащий, но бодрый, как надтреснутый колокольчик, и жутко раздражающий.

– Здравствуйте, дорогая Вера Марковна! – произнесла я громко и нарочито радостно. – Это Лена Кузнецова, внучка Анны Петровны, помните меня?

– Ой, Ленусечка! – обрадовалась давняя бабушкина врагиня – соседка по лестничной площадке.

Во времена моего детства Вера Марковна и Анна Петровна то и дело конфликтовали. Причина, мне думается, заключалась в разительном несходстве менталитетов. Вера Марковна была классической бдительной «бабкой с лавочки» и все свободное время проводила в наблюдениях за соседями, их гостями и просто прохожими. От ее зоркого ока ничто не могло ускользнуть, и мало кому удавалось пройти мимо Веры Марковны, не получив попутно нелестную характеристику и пару-тройку рекомендаций по улучшению поведения, внешнего вида и образа жизни. Наша же с Наткой бабушка в чужие дела никогда не лезла, любых разборок чуралась и нездоровое любопытство соседки откровенно осуждала.

Удивительно, но после смерти нашей бабушки Вера Марковна почему-то решила нас с Наткой опекать, и мне, помнится, стоило большого труда удерживать ее на расстоянии и при этом не ссориться. Как знала, что бабка еще пригодится!

Натка же, отродясь не страдавшая избытком дипломатии, попросту не обращала на соседку внимания. С годами это стало несложно: одряхлев, Вера Марковна прекратила часами просиживать на лавочке у подъезда, оборудовав себе наблюдательные пункты у окна в кухне и у дверного глазка. У окна она торчала днем, под дверью – ночью. У бабки давно уже была стойкая бессонница, так что я не боялась разбудить ее поздним звонком.